В чем же тогда смысл поэзии Фета? (Фет А. А.)

Курсовая работа

Философия в поэзии Фета

Введение

Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин) (1820-1892) - замечательный русский поэт, тончайший лирик, открывший совершенно новую страницу в истории русской поэзии. Не сразу оценили его многие современники: насмешки, резкое неприятие, многочисленные пародии, отнюдь не безобидные, - вот шлейф литературного успеха Фета на протяжении всей жизни. Революционные демократы его не любили; им равно не нравились и его публицистические выступления, и его стихи. В поэзии его не было, правда, никакой политики, но имен­но это и раздражало сторонников полезного, гражданского искусства. Фет надолго стал символом свободного художника, равнодушного к больным современным проблемам.

А. А. Фет родился в усадьбе Новоселки Мценского уезда в ноябре 1820 года.

История его рождения не совсем обычна. Отец его, Афанасий Неофитович Шеншин, ротмистр в отставке, принадлежал к старому дворянскому роду и был богатым помещиком. Находясь на лечении в Германии, он женился на Шарлотте Фет, которую увез в Россию от живого мужа и дочери. Через два месяца у Шарлотты родился мальчик, названный Афанасием и получивший фамилию Шеншин. Четырнадцать лет спустя, духовные власти Орла обнаружили, что ребенок родился до венчания родителей и Афанасий был лишен права носить фамилию отца, и лишен дворянского титула. Это событие ранило впечатлительную душу ребенка, и он почти всю свою жизнь переживал двусмысленность своего положения.

Особое положение в семье повлияло на дальнейшую судьбу А. Фета – он должен был выслужить себе дворянские права, которых его лишила церковь. Прежде всего, он окончил университет, где учился сначала на юридическом, затем на филологическом факультете. В это время, в 1840 году он и издал отдельной книгой свои первые произведения, не имевшие, однако, никакого успеха.

Высочайшим образом оценил поэта двадцатый век. Уже в самом начале века Фета называли "певцом молчания", "певцом неслышимого", новый читатель с упоением внимал фетовским строкам, что движутся "воздушной стопою", "едва произнесенные". "Вся мировая радость и сладость любви растворилась в утонченнейшую стихию и наполняет ароматными парами его страницы; вот почему от его стихотворений замирает сердце, кружится голова",- писал известный литературный критик К.Айхенвальд. Сегодня многие литературные критики сходятся во мнении, что А.Фет относился к поэтам-философам, в своём творчестве глубоко и самобытно осмысливающим жизнь.

В настоящей курсовой работе на примере не просто самых известных, но и самых характерных произведений рассмотрено творчество Афанасия Фета.

Цель курсовой работы состояла в том, чтобы, говоря об отдельных стихах, выявить общие черты поэзии Фета, уяснить, чем отличается Фет от своих предшественников и что нового, и важного внес он в большую русскую литера­туру.

1. Нравственный идеал А.Фета

Вдохновением для поэта была любовь его молодости к дочери помещика Марии Лазич. Насколько их любовь была высока и огромна, настолько и трагична. Мария Лазич знала, что Фет никогда не женится на ней, и последствием была ее смерть. Смерть была темна и загадочна, можно даже предполагать, что это было самоубийство. Чувство своей вины постоянно преследовало Фета на протяжении его жизни, даже современники отмечали холодность, даже некоторую жестокость Фета в жизни. И, может быть, все же переживания о потере своей любимой нашли свое отражение в другом мире Фета – мире лирических переживаний, настроений, чувств, воплощенных в стихотворения. Фет ощущал себя в другом бытии, мире поэзии, где он не одинок, а рядом с любимым человеком. Они снова вместе, и никто не сможет их разлучить:

И хоть жизнь без тебя

Суждено мне влачить,

Но мы вместе с тобой,

Нас нельзя разлучить.

Поэт все время ощущает духовную близость со своей любимой, о чем свидетельствует стихотворения

Ты отстрадала, я еще страдаю…

В тиши и мраке таинственной ночи…

Образ Марии Лазич для поэта является нравственным идеалом, а вся жизнь поэта – это стремление к идеалу и надежда на воссоединение с ним. Можно отметить, что любовная лирика Фета наполнена не только чувством надежды и упования. Она также глубоко трагична. Чувство любви – это не только радость, накопленная трепетными воспоминаниями, но и любовь, которая несет душевные муки и страдания.

Например, как стихотворение «На заре ты ее не буди» наполнено различным смыслом. Вначале вроде бы показан тихий сон девушки, но уже потом появляется какое-то напряжение:

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон.

Это строка указывает на болезненное состояние. Любовь Фета – это костер, как и поэзия, – пламя, в котором сгорает душа.

Но время шло, а любовь его не угасла, она была настолько велика, сильна, что даже его друзья удивлялись, как он смог написать стихотворение «На качелях» – по прошествии сорока лет.

Поэзия поэта – это плод его любовных переживаний и воспоминаний, которому он отдал все, что испытал, пережил, потерял. Конечно же, потеря любимого человека произвела на Фета глубокое впечатление, поэт пережил душевное потрясение, в результате чего у него проявился великолепный талант, который открыл ему дорогу в поэзию для выражения своих чувств и переживаний.

Стихи А. Фета - это чистая поэзия, в том смысле, что там нет ни капельки прозы. Обыкновенно он не воспевал жарких чувств, отчаяния, восторга, высоких мыслей, нет, он писал о самом простом - о картинах природы, о дожде, о снеге, о море, о горах, о лесе, о звездах, о самых простых движениях души, даже о минутных впечатлениях. Его поэзия радостна и светла, ей присуще чувство света и покоя. Даже о своей загубленной любви он пишет светло и спокойно, хотя его чувство глубоко и свежо, как в первые минуты. До конца жизни Фету не изменила радость, которой проникнуты почти все его стихи.

Красота, естественность, искренность его поэзии доходят до полного совершенства, стих его изумительно выразителен, образен, музыкален. Недаром к его поэзии обращались и Чайковский, и Римский-Корсаков, и Балакирев, и Рахманинов, и другие композиторы. «Это не просто поэт, а скорее поэт - музыкант...»- говорил о нем Чайковский. На стихи Фета было написано множество романсов, которые быстро завоевали широкую известность.

Обычно А. Фет в своих стихах останавливается на одной фигуре, на одном повороте чувств, и в то же время его поэзию никак нельзя назвать однообразной, наоборот, - она поражает разнообразием и множеством тем. Особая прелесть его стихов помимо содержания именно в характере настроений поэзии. Муза Фета легка, воздушна, в ней будто нет ничего земного, хотя говорит она нам именно о земном. В его поэзии почти нет действия, каждый его стих - это целый род впечатлений, мыслей, радостей и печалей. Взять хотя бы такие из них, как «Луч твой, летящий далеко...», «Недвижные очи, безумные очи...», «Солнце луч промеж лип...», «Тебе в молчании я простираю руку...» и др.

2. Тема любви в лирике Фета

Лирика А.А. Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь – вот и вся тематика. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах! Любовная лирика Фета - самая откровенная страница его поэзии. Сердце поэта открыто, он не щадит его, и этот драматизм его стихов буквально потрясает, не смотря на то, что, как правило, кончаются они светло, мажорно. Вот стихотворение 1883 года:

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

Это своеобразная онтология (философское учение о бытии) Фета, своеобразный взгяд поэта-философа глубоко и самобытно осмысливающего жизнь. Мир поэта очень узкий, но какой же прекрасный, полный изящества. Грязь жизни, проза и зло жизни не проникали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом? Видимо, да, если видеть в поэзии искусство по преимуществу. Красота и должна быть главным в ней.

Гениальна лирика природы Фета: "Какая грусть! Конец аллеи", "Это утро, радость эта", "Жду я, тревогой объят" и множество других лирических миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каждая являет собой неповторимый шедевр. Но есть общее: во всех них Фет утверждает единство, тождество жизни природы и жизни человеческой души. И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источник всего этого – сам поэт, его умение видеть, его светлая, открытая красоте душа, каждое мгновение готовая восславить окружающую красоту? В своей лирике природы Фет выступает как антинигилист: если для тургеневского Базарова "природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник", то для Фета природа – единственно храм, храм и фон прежде всего любви, роскошная декорация для тончайших сюжетных изгибов любовного чувства, а во-вторых, храм для вдохновения, умиления и молитвы красоте.

Если для Пушкина любовь была проявлением высшей полноты жизни, то для Фета любовь есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. Эту мысль он утверждает в своих стихах с такой силой, что заставляет усомниться, не язычник ли он. У него и сама природа любит – не вместе, а вместо человека ("В дымке-невидимке"). В то же время вполне в христианском духе Фет считает человеческую душу частицей небесного огня, божьей искрой ("Не тем, господь, могуч, непостижим"), ниспосланной человеку для откровений, дерзаний, вдохновения ("Ласточки", "Учись у них – у дуба, у березы"). Удивительны поздние стихи Фета, 80-90-х годов. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном – о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости ("Нет, я не изменил", "Моего тот безумства желал", "Люби меня! Как только твой покорный", "Еще люблю, еще томлюсь").

Восторженное удивление перед красотой божьего мира он сохранял всю жизнь и выразил свой восторг так, как в русской поэзии этого не сделал никто:

Кому венец, богине ль красоты,

Иль в зеркале её изображенью?

Поэт смущен, когда дивишься ты

Богатому его воображенью.

Не я, мой друг, а божий мир богат,

В пылинке он лелеет жизнь и множит.

И что один твой выражает взгляд,

Того поэт пересказать не может.

Стихотворение привлекает тонкостью и изяществом выраженных в нем чувств и естественностью, негромкой простотой их словесного выражения.

Читая стихи Фета, я не раз задавала себе банальный вопрос: какие чувства вызывает во мне его поэзия? И не могла ответить. И только потом поняла, что речь должна идти не о чувствах, а, скорее, об ощущениях. Вот так, когда я вспоминаю детство, откуда-то из подсознания выплывают ощущения, пережитые мною тогда. Я даже забыла причину своего горя или радости, но само переживание вдруг нахлынуло с той остротой, какая возможна только в детстве. То же происходит, когда я читаю стихи А.Фета.

В дымке-невидимке

Выплыл месяц вешний,

Цвет садовый дышит

Яблонью, черешней.

Так и льнёт, целуя,

Тайно и нескромно

И тебе не грустно?

И тебе не больно?

Есть красота, вызывающая радость и восторг. А есть другая, вызывающая боль. И это ощущение боли от красоты передаётся мне, когда я читаю это маленькое стихотворение.

Возможно, смерть его любимой девушки раскрыла в нем талант великолепного поэта, который написал такие замечательные стихи любви, полные грусти и тоски. С другой стороны, если бы не было такой утраты для поэта, может быть, не было бы такой поэзии и импрессионизма в лирике А.Фета.

Поэтическая позиция Афанасия Афанасьевича Фета долгое время трактовалась неправильно. Фета считали "жрецом чистого искусства", однако, если обратиться к его творчеству, даже программное фетовское заявление: "Не знаю сам, что буду петь - но только песня знает", - может быть понято не как поэтический "каприз", а как отзывчивость поэта на изменения окружающего мира. Поэтический инструмент очень чуток, любое колебание в природе, изменение состояния души тут же отзовется в стихах. Фета-стихотворца ведет вперед впечатление о мире вокруг него, это впечатление живыми образами передается человеку, читающему его стихи. Основываясь на впечатлении, он создает цельный яркий, сочный мир вокруг читателя.

Искусство поэта обладает волшебной силой, оно подчиняет человека, ведет его среди житейских невзгод:

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где как месяц за рощей печаль:

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей.

("Певице", 1857)

Назначение поэта - воплотить невоплощенное, быть соединительным звеном между разрозненными частями мира и человеческими душами:

Дать жизни вздох,

дать сладость тайным мукам,

Чужое вмиг почувствовать своим,

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец -

Вот чем певец лишь избранный владеет,

Вот в чем его и признак и венец!

("Одним толчком согнать ладью живую...", 1887)

3. Тема природы в лирике Фета

Стихи Фета о природе разнообразны, не похожи, но у всех у них есть общее: во всех них Фет утверждает единство жизни природы и жизни человеческой души. Вот одно из моих любимых: «Жду я, тревогой объят». Оно о тревожном ожидании любимой. В этом максимально напряжённом состоянии слух человека предельно обострён. Он слышит шорох упавшего листа; звук жука,налетевшего на ель, подобен для него звуку лопнувшей струны. Тревога не только в душе человека, она разлита и в природе, и коростель «хрипло» зовёт свою подругу, словно у него от волненья тоже горло пересохло. Удивительны последние 2-е строчки:

Ах, как пахнуло весной!

Это, наверное, ты.

Герой ещё не увидел свою возлюбленную, не услышал шороха её шагов, он вдруг почувствовал запах весны - это природа возликовала от её появления.

Стихи Фета позволяют увидеть красоту трепетных, меняющихся на наших глазах состояний природы, наполненность и неповторимость каждого мгновенья. Вот, например, совсем коротенькое стихотворение «Весенний дождь»:

Ещё светло перед окном,

В разрывы облак солнце блещет,

И воробей своим крылом,

В песке купаяся, трепещет.

А уж от неба до земли,

Качаясь, движется завеса,

И будто в золотой пыли,

Стоит за ней опушка леса.

Поэт фиксирует каждое «сиюминутное» проявление жизни, которое через мгновенье окажется уже другим. Вот мелькают крылья воробья, купающегося в песке. Через миг он вспорхнет и улетит, и поэт останавливает для нас этот миг. Или стоит опушка леса « в золотой пыли». Ведь через минуту облако скроет солнце, пелена дождя перестанет просвечиваться, и лес потускнеет. А сейчас он стоит радостный, свежий, нарядный. Задержать, остановить этот миг, уловить этот оттенок и стремится поэт. Жизнь состоит из тысяч радостных подробностей, которые поэт умеет увидеть и которыми щедро делится с читателями, как бы говоря ему: «Смотри, как много в природе прекрасного, как великолепен каждый миг жизни. Не проходи равнодушно мимо этой красоты, остановись». В воспевании этой красоты Фет видел назначение поэта.

3.1 «Я пришёл к тебе с приветом…»

Фета можно назвать певцом русской природы. Приближение весны и осеннее увядание, душистая летняя ночь и морозный день, раскинувшееся без конца и без края ржаное поле и густой тенистый лес - обо всем этом пишет он в своих стихах. Природа у Фета всегда спокойная, притихшая, словно замерзшая. И в то же время она удивительно богата звуками и красками, живет своей жизнью, скрытой от невнимательного глаза:

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Что душа все так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь, - но только песня зреет.

Стихотворение это - одно из ранних у Фета и одно из самых популярных. Впервые оно напечатано в жур­нале «Отечественные записки» в 1843 году, в седьмом его номере. Стихотворением журнал открывается - оно оказывается как бы заглавным. Это может быть толь­ко при одном условии: если издателям журнала оно пришлось по вкусу, если они видят в нем безусловную художественную ценность.

Стихотворение написано на тему любви. Молодой поэт пришёл рассказать о радостном блеске солнечного утра, о страстном трепете молодой, весенней жизни, о жаждующей счастья влюблённой душе и неудержимой песне.

Тема ста­рая, более того - вечная. А от стихотворения Фета веет свежестью и новизною, оно ни на что известное нам не похоже. Для Фета это вообще характерно и соответствует его сознательным поэтическим установ­кам. Фет писал: «Поэзия непременно требует новизны, и ничего для нее нет убийственнее повторения, а тем более самого себя... Под новизною я подразумеваю не новые предметы, а новое их освещение волшебным фо­нарем искусства».

Необычно уже самое начало стихотворения - не­обычно по сравнению с принятой тогда нормой в поэ­зии. В частности, пушкинскрй нормой, которая требо­вала предельной точности в слове и в сочетании слов. Между тем начальная фраза фетовского стихотворения совсем не точная и даже не совсем «правильная»: «Я пришел к тебе с приветом, рассказать...». Позволил ли бы себе так сказать Пушкин или кто-либо из поэтов пушкинской поры?

Конечно, теперь мы привыкли к этой и подобным фразам Фета, они нам представляются не просто нор­мальными, но и удачными, художественно впечатляю­щими. Но в то время, когда они только появились, нор­мальными они не казались: в них видели поэтическую дерзость. Иные современные Фету критики даже упре­кали его: разве можно сказать «уноси мое сердце в зве­нящую даль»? Или: «долго снились мне вопли рыданий твоих...» - разве вопли могут сниться?

Фет отдавал себе отчет в неточности своего поэти­ческого слова, в приближенности его к живой, порой кажущейся не совсем правильной, но оттого особенно яркой и выразительной речи. Стихи свои он называл шутливо (но и не без гордости) стихами «в растрепан­ном роде». 14 марта 1892 года, незадолго до смерти, он писал старому другу, поэту Якову Полонскому: «Ма­ло ли меня бранил даже ты за неясность и спутанность моих стихов? А я продолжаю в этом растрепанном роде. Для образца присылаю вчерашнее стихотворение». И к этому прилагались стихи:

Рассылался смехом ребенка,

Явно в душу мою влюблены,

Пролетают прозрачно и звонко

Надо мною блаженные сны...

Легко заметить внутреннее сходство между этим, едва ли не последним, стихотворением Фета и его ран­ним стихотворением «Я пришел к тебе с приветом...».

Но каков художественный смысл в поэзии «растре­панного рода»? Неточные слова и как бы неряшливые, «растрепан­ные» выражения в стихах Фета создают не только не­ожиданные, но и яркие, волнующие образы. Началь­ные слова стихотворения «Я пришел к тебе с приве­том...» как раз благодаря их невыверенности, случай­ности, безыскусности кажутся особенно органичными, естественными для живой речи. Создается впечатление, что поэт вроде бы специально и не задумывался над словами, а они сами к нему пришли. Он говорит самы­ми первыми, непреднамеренными словами. Он как бы импровизирует на глазах у читателя. И это оказывает сильное художественное воздействие. Импровизацион­ное слово идет к читателю самым прямым, самым ко­ротким путем.

Художественное произведение, а лирическое сти­хотворение в особенности –всегда есть тесное и нераз­рывное словесное и смысловое единство. Читать и тол­ковать его нужно, не вытаскивая из него отдельные слова и фразы, а с учетом художественного контекста. Только такое толкование будет не случайным и не про­извольным, а в духе произведения и объективным.

Высокую степень объективности показал в трактовке стихотворения «Я пришел к тебе с приветом...» Лев Тол­стой. В поздние годы жизни он скептически относился к стихам, но для этого стихотворения делал исключе­ние. Он сказал в разговоре с Горьким: «Поэзия - безы­скусственна; когда Фет писал:

Не знаю сам, что буду

Петь, - но только песня зреет,

этим он выразил настоящее, народное чувство поэзии. Мужик тоже не знает, что он поет, - ох, да-ой, да-эй, - а выходит настоящая песня, прямо из души, как у птицы». Это слова о непреднамеренности, естественности, импровизационности поэтического слова. И это для Фета - программные слова, выражение его общих взглядов на поэзию.

Импровизационный характер стихов Фета замечен был уже его современниками. О фетовском даре «им­провизатора» писал А. В. Дружинин. Писал и В. П. Бот­кин: «...строгая художественная обработка не в свойст­ве таланта г. Фета. Как в лирическую минуту пьеса изливается из души его, такой она и остается; правда, что от этого происходит и изумительная свежесть и электризующее впечатление их». На импровизационном характере своих стихов на­стаивал и сам Фет.

Чтобы лучше показать своеобразие стихов Фета, приведу пример из другой, не поэтической области. Сравним двух учителей. Кого бы мы предпочли? Оба - знающие, дельные, одаренные. Речь первого стройна, красноречива, строго обдуманна. Другой учитель на первый взгляд кажется менее подготовленным: его речь, по крайней мере, вначале, сбивчива, слова не са­мые точные, как будто первые, какие приходят на ум. Но по мере того как слагается его рассказ, речь стано­вится все более стройной, все более увлеченной и зара­зительной. В этом случае кажется, что мысль учителя творится на глазах учеников, в их живом присутствии.

Какой же учитель лучше? Какой нам больше нра­вится?

Вопрос явно поставлен неверно. Тут дело вкуса. Оба могут быть хороши. Но по-разному хороши.

Легко заметить, что Фет похож на второй тип учителя. В его поэтической манере, на первый взгляд не­брежной, привлекает свежесть, особая живость и непод­дельность выражения. С точки зрения развития русской поэзии фетовская поэтическая манера была важным открытием - открытием новых возможностей, новых путей в искусстве слова.

Излюбленное Фетом «первозданное» слово обладает еще одним важным потенциальным качеством. Благо­даря неопределенности, широте и некоторой зыбкости своего значения слова вызывают самые разнообразные ассоциации, соотносятся при их восприятии с различ­ными индивидуальными чувствами и индивидуальным опытом читателя. Они многозначнее, чем точные слова, они менее предметны, но зато внутренне объемны. Этим они напоминают музыкальный образ. Образ внятный и вместе с тем колеблющийся, сильный, но не прямой - и максимально многозначный.

Одним из поэтов близкого нам времени, испытавших на себе воздействие поэзии Фета, был Борис Пастер­нак. В своих стихах он тоже во многом шел от музы­кального образа. Как и Фет, он дорожил не до конца проясненным, как бы случайным, словно мерцающим, но идущим от сердца словом. В одном из стихотворе­ний он писал:

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд...

Это мог бы написать о себе и Фет.

Строго говоря, неточность фетовского слова - по­нятие относительное. Слово у Фета неточно в смысле логическом и словарном, но не в изобразительном, по­этическом. Настроения и картины, которые создают фетовские «неточные» слова, в достаточной мере опре­деленны. Фет безусловно, знает, о чем говорит и о чем хочет сказать. И читатель понимает его.

Вернемся к началу интересующего нас стихотворе­ния. Прозой его пересказать невозможно - получится нечто анекдотическое. Но пересказывать стихи и не нужно. Само стихотворение всегда гораздо понятнее, чем пересказ.

В зачине стихотворения Фета не все слова оказы­ваются равно значимыми. В живом звучании некоторые слова особо выделяются, становятся как бы опорными. И смыслоопределяющими. В первой строфе это слова: привет, солнце, свет, трепет листьев. По эмоционально­му смыслу они близки друг другу. Они однонаправленны и по вызываемым ими ассоциациям создают пред­ставление о сильном переживании - радости, счастье, любви. Это как звонкий музыкальный аккорд, являю­щийся музыкально-смысловым зачином стихотворения. От него идет все дальнейшее. Идет с постепенным на­растанием, усилением - и при этом в стройном звуко­вом и словесном ряду.

Стихотворение отличается удивительной цельностью. Это - важное достоинство в поэзии. Там, где есть цель­ность в стихах, там и читательское восприятие оказы­вается цельным, то есть особенно живым и сильным.

Фет писал: «Задача лирика не в стройности воспро­изведения предметов, а в стройности тона». В стихо­творении «Я пришел к тебе с приветом...» есть и строй­ность предметов, и стройность тона. Все в стихотворе­нии внутренне связано друг с другом, все однонаправленно, говорится в едином порыве чувства, точно на одном дыхании. Предметы внешнего мира и чувства героя соотносятся, перекликаются далекими и близки­ми своими значениями. Чувства уводят к предметам, а предметы, по смысловым и музыкальным ассоциациям, указывают на чувство, особенным образом выражают его. И все это находится в движении, в развитии: ра­дость героя - мир, залитый солнцем, - проснувшийся лес - весь лес и каждая его ветка, жаждущие весны, - человеческое сердце, открывшееся счастью и готовое ему служить, - зреющая в душе торжественная песня. Таков стройный, цельный сюжетный ряд фетовского стихотворения.

Что еще способствует цельности стиховой компози­ции? Многие и разные факторы. Но едва ли не в пер­вую очередь - повторы. Немецкий композитор и теоре­тик музыки Веберн писал: «Как легче всего добиться наглядности? - Путем повторения. На этом зиждется все формообразование, все музыкальные формы стро­ятся на этом принципе».

К поэзии эти слова тоже применимы. Тем более к поэзии, которая, как у Фета, близка к музыке.

Фет всегда придавал большое значение концовке. Он считал, что в концовке должна сосредоточиваться вся сила стихотворения: она должна быть такой, чтобы к ней нельзя было прибавить ни одного слова.

Именно такова концовка стихотворениями «Я пришел к тебе с приветом...». Она подлинно завершает лири­ческий сюжет. Любовь и радость разрешается песней. Песня - это высший взлет, высшая точка радости. Для песни еще нет слов, но она уже есть, она просится на­ружу. В этом смысл финала. Смысл этот вытекает из всего содержания и ставит в нем последнюю точку.

Интересно, что финал стихотворения, столь удачный и столь органичный, вызвал среди некоторых современ­ных Фету критиков и читателей сомнения. Самое уди­вительное, что в числе сомневающихся был и Тургенев. Он горячо сочувствовал Фету и его поэзии, но при из­дании сборника стихотворений Фета 1856 года предло­жил из стихотворения «Я пришел к тебе с приветом...» изъять его конец. Что и было сделано.

Как это можно объяснить? Видимо, на изъятии фи­нала Тургенев настаивал потому, что боялся: вдруг его прочтут поверхностно и поймут слишком прямолиней­но, превратно. В том смысле, что поэт сам не знает, о чем пишет и что воспевает, что его поэзия носит абсо­лютно бессознательный характер.

Грустно, но некоторые критики так ведь и захотели Фета понять. Они по тем или иным причинам - иногда даже исторически закономерным и нравственно высо­ким- не принимали в целом поэзию Фета и использо­вали концовку этого стихотворения для дискредитации поэта и его стихов.

Ф. М. Достоевский, сам не раз страдавший от на­сильственных и неверных толкований его произведений, сказал однажды: «Но принесите мне что хотите... „За­писки сумасшедшего", оду „Бог", „Юрия Милославского", стихи Фета - что хотите - и я берусь вам вы­вести тотчас же из первых десяти строк, вами указан­ных, что тут именно аллегория о франко-прусской войне или пасквиль на актера Горбунова,- одним словом, на кого угодно, на кого прикажете».

Достоевский сказал это с горькой иронией. И в сло­вах, и в иронии Достоевского для нас заключен важный урок общего значения.

3.2 «Шёпот, робкое дыханье…»

Еще одно стихотворение из числа ранних - лириче­ская пьеса «Шепот, робкое дыханье...». Как и два пре­дыдущих, это стихотворение подлинно новаторское. Оно было новым поэтическим словом как для русской ли­тературы, так и для самого Фета. Превосходно передает поэт «благоухающую свежесть чувств», навеянных природой, ее красотой, прелестью. Его стихи проникнуты светлым, радостным настроением, счастьем любви. Он необычайно тонко раскрывает разнообразные оттенки человеческих переживаний. Фет умеет уловить и облечь в яркие, живые образы даже мимолетные душевные движения, которые трудно обозначить и передать словами:

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!

Стихотворение написано в конце 40-х годов. Впер­вые напечатано в журнале «Москвитянин» в 1850 году, во втором номере.

Из всех ранних стихотворений Фета «Шепот, робкое дыханье...» самое необычное и нетрадиционное. И оно не могло не обратить на себя внимания критики - как положительного, так и отрицательного. О стихотворе­нии много писалось, и по разным поводам. Сочинялись пародии. Оно стало в представлении читателей и кри­тиков «самым фетовским стихотворением», своеобраз­ным поэтическим «автопортретом».

Относясь к поэзии Фета в целом отрицательно, Сал­тыков-Щедрин писал в статье 1863 года: «Бесспорно, в любой литературе редко можно найти стихотворение, которое своей благоуханной свежестью обольщало бы читателя в такой степени, как следующее стихотворе­ние г. Фета...» - и далее Щедрин приводил текст сти­хотворения «Шепот, робкое дыханье...». Однако уже в 70-е годы Щедрин способен увидеть в фетовском произ­ведении исключительно предмет для иронии. Описывая праздные ощущения праздных людей, великий сатирик вспоминает и стихотворение Фета: «Что за ощущения испытывались среди этой чарующей обстановки! Ше­лест, вздохи, полуслова...» И, процитировав «Шепот, робкое дыханье...», продолжает: «И поцелуи, поцелуи, поцелуи - без конца».

Щедрин теперь подчеркивает в фетовском стихотво­рении его якобы эротический, любовно-чувственный ха­рактер. Интересно, что еще до Щедрина, в 1860 году, в журнале «Свисток» так же эротически трактовал сти­хотворение Фета Добролюбов. Об этом свидетельству­ет его остроумная и по-своему талантливая пародия на Фета:

Вечер. В комнатке уютной

Кроткий полусвет.

И она, мой гость минутный...

Ласки и привет;

Абрис миленькой головки,

Распускаемой шнуровки

Судорожный треск...

Критическому отношению к стихотворению Фета про­тивостояло, однако, и одобрительное. Высоко ценили стихотворение Тургенев и Дружинин, Боткин и Достоевский. В 1910 году, перед смертью, процитировав это стихотворение Лев Толстой, отозвавшись о нем с большой похвалой.

Теперь, спустя годы, у нас уже не осталось сомнений. Мы отдаем себе отчет в том, как по-разному могло восприниматься произведение Фета в бурную предре­волюционную эпоху второй половины XIX века. Но сей­час другая эпоха - и многое в литературе воспринима­ется иначе, чем тогда. Для нас стихотворение Фета, бе­зусловно, один из лучших образцов его лирики.

Поэтическую манеру Фета, как она выявлена в стихо­творении «Шепот, робкое дыханье...», иногда называют импрессионистской. Импрессионизм как художест­венное направление впервые возник в искусстве живо­писи, во Франции. Его представителями были худож­ники Клод Моне, Эдуард Мане, Эдгар Дега, Огюст Ренуар. Импрессионизм происходит от французского сло­ва, означающего: впечатление. В искусстве, так назван­ном, предметы рисуются не в полном их объеме и конк­ретности, а в неожиданном освещении, с какой-то необычной стороны - рисуются так, как они представля­ются художнику при особенном, индивидуальном взгля­де на них.

Параллельно импрессионизму в живописи возникло нечто подобное и в литературе, в поэзии. Как в запад­ной, так и в русской. Одним из первых «импрессионис­тов» в русской поэзии и стал Фет.

Как и в живописи, импрессионизм в поэзии - это изображение предметов не в их целостности, а словно бы в мгновенных и случайных снимках памяти. Предмет не столько изображается, сколько фиксируется. Перед нами проходят отдельные обрывки явлений, но эти «обрывки», взятые вместе, вместе воспринятые, образу­ют неожиданно цельную и психологически очень достоверную картину. Получается приблизительно так, как это описано Львом Толстым: «Смотришь, как человек будто без всякого разбора мажет красками, и никакого как будто отношения эти мазки между собой не имеют. Но отойдешь на некоторое расстояние, посмотришь - и в общем получается цельное впечатление».

Толстой здесь имеет в виду впечатление от произве­дения живописи, но это можно отнести и к произведе­нию поэтическому, созданному по законам импресси­онистского искусства. Конкретно это можно отнести и ко многим стихотворениям Фета.

Стихотворение строится на обрывках событий и явлений, на частной фиксации отдельных предметов – а в целом получается правдивый поэтический рассказ и высокое признание. Скрытое в подтексте взаимодействие слов более всего обусловливает развитие и смысло­вое решение темы. Но то, что слова оказываются не са­моценными и не вполне предметными, как раз и снима­ет со стихотворения всякий возможный эротизм. Любовь даётся намёками, тонкими отсылками – и потому совсем не заземлённо, а высоко. Это не столько плотская, сколько духовная любовь, на что указывает и финал стихотворения. Как всегда у Фета, он очень значим и истинно завершает лирический сюжет. Последние сло­ва стихотворения - И заря, заря... - звучат не в ряду других, а выделенно. Заря - это не очередное явление, а сильная метафора и сильная концовка. В контексте стихотворения заря - высшее выражение чувства, свет любви.

Поэт воспевал красоту там, где видел ее, а находил он ее повсюду. Он был художником с исключительно развитым чувством красоты, наверное, потому так прекрасны в его стихах картины природы, которую он брал такой, какая она есть, не допуская никаких украшений действительности. В его стихах зримо проглядывает пейзаж средней полосы Росси.

Во всех описаниях природы А. Фет безукоризненно верен ее мельчайшим черточкам, оттенкам, настроениям. Именно благодаря этому поэт и создал изумительные произведения, вот уже столько лет поражающие нас психологической точностью, филигранной точностью.

4. Сонет в поэзии Фета

Когда говорят о сонете, то сразу вспоминают строки «Суровый Дант не презирал сонета, В нем жар любви Петрарка изливал...». Пушкин с чеканным изяществом не просто перечислил выдающихся сонетистов, но как бы и указал на истоки сонета, обозначил его до­стижения, назвав и русского поэта - Дельвига. Сонет - эта лако­ничная, строгая форма лирико-философского стихотворения, осо­бенно широко распространенная в западноевропейских литературах, оказалась не чуждой и русской поэзии. И пушкинский «Сонет» с эпиграфом из Вордсворта «Не презирай сонета, критик...», намерен­но полемичный, утверждал в ней права сонета. История русского сонета, появляющегося в эпоху клас­сицизма, по-своему отражает всю историю нашей поэзии. В разные периоды ее интерес к сонету то усиливается, то ослабевает. Но форма, предполагающая высокое мастерство, совершенство владения словом, умение всего в четырнадцати строках сказать многое, уве­ренно развивается и внутренне обогащается с развитием всей рус­ской поэзии. Возникший в Италии, сонет, распространяясь, приобре­тал в каждой литературе свои национальные черты, в творчестве каждого поэта являл свое неповторимое своеобразие. И русский со­нет, в лучших его образцах, несомненно яркая, выразительная стра­ница не только русской, но и мировой лирической поэзии.

Отдельным циклом включил сонеты в свою вторую книгу сти­хов, вышедшую в 1850 году, А. А. Фет. Его сонеты продолжают пушкинскую традицию, им присуща музыкальность и естественность, свойственные всей лирике Фета.

К числу лучших принадлежат фетовские переводы сонетов Миц­кевича. Один из них - «Свидание в лесу» - Фет перевел амфибрахи­ем, придав стихотворению учащенное, прерывистое дыхание, хоть и далекое от ритмики традиционного сонета:

О, дай же мне руку! Позволь целовать эти ноги!

Дрожишь? Что с тобою? - не знаю; в лесу я, гуляя,

Пугаюсь, чуть лист зашумит или птица ночная.

Ах, знать, мы преступны, коль сердце так полно тревоги!

Отступления от ямба в сонете - ««грех», который допускал не только Фет. Писать сонеты не ямбом пробовали многие, хотя гораз­до характерней не эти отступления, а неизменные возвращения к самому распространенному стихотворному размеру русской поэзии.

5. Гимн вечной красоте

Стихотворение «Диана» было написано четырьмя годами позднее, чем «Я пришел к тебе с приветом...»,- в 1847,году. Оно тоже относится к числу ранних. И к числу характерных, отражающих существенно важные тенденции в творчестве Фета. Вот текст этого стихо­творения:

Богини девственной округлые черты,

Во всем величии блестящей наготы,

Я видел меж дерев над ясными водами.

С продолговатыми, бесцветными очами

Высоко поднялось открытое чело, -

Его недвижностью вниманье облегло,

И дев молению в тяжелых муках чрева

Внимала чуткая и каменная дева.

Но ветер на заре между листов проник,-

Качнулся на воде богини ясный лик;

Я ждал - она пойдет с колчаном и стрелами,

Молочной белизной мелькая меж древами,

Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,

На желтоводный Тибр, на груды колоннад,

На стогны длинные... Но мрамор недвижимый

Белел передо мной красой непостижимой.

«Диана» Фета - антологическое стихотворение. Антологические стихи, то есть стихи на античные темы и мотивы, молодому Фету особенно уда­вались. Но «Диана» не просто произведение в антоло­гическом роде, а и одно из лучших этого жанра, одно из самых совершенных, образцовых. Здесь с наиболь­шей ясностью и полнотой выявляются все особенности жанра, его возможности и достоинства.

Данный шедевр как и все антологические стихи Фета вообще, тянется к эпо­су. А. В. Дружинин недаром называл фетовские стихи в антологическом роде «очерками».

В лирике Фет больше всего поэт-музыкант, в эпосе, в антологических стихах - поэт-скульптор, живописец. Слова, которыми написана «Диана», все точные и пред­метные. Приблизительных и «небрежных» слов в сти­хах античного рода Фет не употреблял. Антологические стихи у него, несомненно, более традиционны, чем соб­ственно лирические, они находятся в привычном, пуш­кинском русле развития русской поэзии. Именно по­этому никаких сомнений у читателя они не вызывали. «Диана» была встречена единодушно самыми положи­тельными отзывами. Более того - восторженными.

Некрасов писал о «Диане»: «Всякая похвала немеет перед высокою поэзиею этого стихотворения, так осве­жительно действующего на душу».

Дружинин: «Мастерской, неслыханно прелестный антологический очерк «Диана» сделал бы честь перу самого Гёте в блистательнейший период для герман­ского олимпийца».

Но едва ли не самую восторженную характеристику «Диане» дал Достоевский: «Последние две строки этого стихотворения (,На стогны длинные... Но мрамор нед­вижимый белел передо мной красой непостижимой") полны такой страстной жизненности, такой тоски, та­кого значения, что мы ничего не знаем более сильного, более жизненного во всей нашей русской поэзии. Это отжившее прежнее, воскресающее через две тысячи лет в душе поэта, воскресающее с такою силою, что он ждет и верит, в молчанье и энтузиазме, что богиня сейчас сойдет с пьедестала и пойдет перед ним, „молочной бе­лизной мелькая меж древами"».

Героиня стихотворения Фета - древнеримская боги­ня Луны, покрови-тельница охотников. Ее также считали покровительницей женщин-рожениц («И дев молению в тяжелых муках чрева внимала...»). Диана - один из самых высоких и поэтичных образов античной мифоло­гии. Фет говорит в стихотворении о мраморном изваянии. Для него это скульптурное произведение есть воплоще­ние красоты в искусстве. Но Диана у него и неживая, и одновременно живая («Внимала чуткая и каменная дева»). Воплощенная в мраморе когда-то живая кра­сота продолжает жить в веках, в чувствах и в сознании людей. Вот одна из главных мыслей стихотворения, говорящая о философском складе ума её автора.

Вечно живое в искусстве представляется поэту - а через него и читателю - не только метафорически, но и подлинно живым. Метафора в стихотворении как бы реализуется. Античное изваяние мы не просто видим, но ощущаем живым чувством, и вместе с поэтом нам кажется, что с дуновением ветра Диана стронется с ме­ста, пойдет нам навстречу со своими неизменными кол­чаном и стрелами.

Фет говорит в «Диане» о великом творении скульп­тора, которое дало на века жизнь неживому. То же, что и скульптор, делает сам Фет. Он утверждает в веч­ности красоту реального и красоту искусства, поет гимн вечной красоте, вечной жизни прекрасного.

Ощущение трепетной жизни - одно из главных ка­честв стихотворения. Достоевский недаром подчеркнуто обращает на это внимание: «страстной жизненностью», «ничего не знаем... более жизненного».

Чем же достигается в стихотворении эта жизнен­ность? Не в последнюю очередь - динамичностью мыслей, образов, слов, звуков. В стихотворении все находится в движении: Я видел - поднялось - внимала - про­ник- качнулся - я ждал - она пойдет и т. д. Движе­ние есть самый верный знак живого. Движение и вос­принимается как живое, оно само есть жизнь.

Воспевая красоту, Фет сам творит прекрасное. Кра­сота в его стихах заключена и в пластичности его обра­зов, дающих ощущение объемности и подлинности изоб­ражаемых вещей и предметов, и в полновесном музы­кальном звучании стиха.

Великий немецкий композитор Вагнер писал: «Серд­це выражает себя при помощи звуков». Это справедли­во как в отношении музыки, так и в большой степени - в от­ношении поэзии. По словам того же Вагнера, поэзия по природе своей «непосредственно соприкасается с музыкой».

Поэзия, как и музыка, способна завораживать чи­тателя своим звучанием! Звучание стиха - это второй, параллельный его смысл, существующий и воздейству­ющий наряду, совместно с его прямым словесным смыс­лом.

Стихи благозвучные легче и быстрее проникают в читательское сердце и душу. Так это происходит и со стихотворением «Диана». И в этом тоже одно из про­явлений художественной силы стихотворения, его жи­вой правды и живого воздействия.

6. Прекрасная банальность

В статье, посвящённой стихотворениям Фета, друг и род­ственник поэта В.П. Боткин утверждал: "Самое драгоценное свойство истинно поэтического таланта и вернейшее дока­зательство ем» действительности и силы есть оригинальность и самобытность мотивов, или, говоря музыкальным выраже­нием, мелодий, лежащих в основе его произведений..." Но оригинальность мотивов никак нельзя назвать отличительной чертой его творчества. Напротив, он почти никогда не выходит за рамки того условного поэти­ческого мира, который был создан за десятилетия до него, в пору расцвета романтизма.

О чём пишет Фет?

О любви, почти всегда возвышенной и чуть печальной.

Ещё одно забывчивое слово,

Ещё один случайный полувздох –

И тосковать я сердцем стану снова,

И буду я опять у этих ног...

О природе, опьяняющей чуткую душу.

Солнце садится, и ветер утихнул летучий,

Нет и следа тех огнями пронизанных туч;

Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий.

Всю эту степь озаривший и гаснущий луч...

О музыке, проникающей в самое сердце.

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,

О поэзии, ради которой только и стоит жить, о предан­ности Музе:

Кик сладко, позабыв житейское волненье,

От чистых помыслов пылать и потухать,

Могучее твоё учуя дуновенье

И вечно девственным словам твоим внимать.»

Когда читаешь подряд, одно за другим, стихотворения Фета, рано или поздно возникает ощущение убаюкивающего однообразия: вот еще одна аллея в саду, беседка, балкон, вот вновь серебрится ручей, поют соловьи, таинственный закат в очередной раз сменяется нежным рассветом... Но эти стихи, наверное, и не рассчитаны на то, чтобы глотать их "запоем", прочитывая целые тома. К ним лучше возвращаться в разные моменты жизни, удивляясь созвучию настроения.

Фет жил в эпоху, когда была сильна традиция поэтичес­ких обращений к Музе и раздумий о назначении поэта. Он отдал этому дань, написав несколько стихотворений о своём высоком ремесле. Одно из известнейших было создано в 1887 году:

Как беден наш язык! - Хочу и не могу, -

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец.

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И тёмный бред души, и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол,

Летит за облака Юпитера 5 орёл,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

Эти раздумья напоминают случайное, но гени­альное замечание Пушкина: "Цель поэзии - поэзия"? Речь здесь идёт о том же - о самоценности поэтического мироощу­щения, которому не надо никаких оправданий. В то время как сторонники Чернышевского и Некрасова старались поставить поэзию на службу обществу, Фет видел своё предназначение в том, чтобы выразить в слове мимолётное, неуловимое - "и тёмный бред души, и трав неясный запах".

Никакой "пользы" в этом, конечно, нет. Но есть безмерное счастье творчества, восторг от того, что слова подчинились человеческой воле.

Чудо, которое происходит со словом в поэтическом тексте, - это чудо озвучания. Творить музыку, используя средства языка, - дар, которым наделены немногие. Фету это было доступно. Его стихи - и живопись, и музыка одновремен­но. Он равно искусен в изобразительности и звукописи. Мелодия его совершенно иная, нежели у его главного противника – Некрасова. У того - заунывная песня, плач. У Фета – изящная музыкальная пьеса, сыгранная на скрипке или на флейте.

7. «Вечерние огни»

Наверное, именно то, что Фет-поэт был так мало похож на Фета-человека, позволило совершиться чуду: в 80-х начале 90-х годов появились четыре выпуска поэтической книги «Ве­черние огни». Она была написана немолодым провинциаль­ным помещиком, сохранившим весь пыл юности, всю былую влюблённость в жизнь.

Книга «Вечерние огни» открывается стихотво­рением «Окна в решётках, и сумрачны лица...», в основе которого лежит важнейшая для книги ме­тафора. Настоящее представляется поэту темницей, где когда-то ликовал пир юности.

Что ж там мелькнуло красою нетленной?

Ах! то цветок мой весенний, любимый!

Как уцелел ты, засохший, смиренный.

Тут, под ногами толпы нелюдимой?

" Цветок этот в былые годы обро­нила невеста. И ликовавшую и бе­зупречно чистую радость поэт стре­мится возродить в стихе, то есть влиянием творческой магии заново воплотить в жизнь нечто, казалось бы, отжившее. "Здесь, у меня на груди тебе место", - говорит поэт в финальной строке, тем самым озна­чая свою подспудную лирическую цель: увековечить момент красо­ты, окаменитъ миг.

Лирическая память Фета в «Вечерних огнях» на­столько жива, что картины давно минувшего поэт свободно воспроизводит в глаголах настоящего вре­мени и реальным в глаголах настоящего времени и с реальной (а не ретроспективной), нынешней, персональной страстью. Таково стихотворение «На качелях» (1890), являющееся вершиной фетовской лирики с её отвагой, открытостью и риском:

И опять в полусвете ночном

Средь верёвок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоём

Мы стоим и бросаем друг друга.

И чем ближе к вершине лесной,

Чем страшнее стоять и держаться,

Тем отрадней взлетать над землёй

И одним к небесам приближаться…

Стихи «Вечерних огней» вызывали востор­женный энтузиазм современников поэта – тон­ких ценителей лирической поэзии, круг которых был неширок, но включал в себя таких корифеев русской культуры, как Лев Толстой, Я.Полонский, П.Чайковский. Критики же утили­таристы на протяжении всего фетовского творче­ства отторгали его за гражданскую неотзывчивость, а Писарев в полемическом раже так прямо и заявлял на более раннем этапе, что эти стихи принесут практическую пользу лишь тогда, когда книготор­говцы за отсутствием спроса на стихи Фета со вре­менем их "продадут пудами для оклеивания ком­нат под обои и для завёртывания сальных свечей, мещерского сыра и копчёной рыбы". Грубых на­падок не избежали и «Вечерние огни». Не прав был Писарев: не на обои и не на обёртки пошла она – на музыку! Поэзия Фэта, и в частности книга «Вечерние огни», породила беспрецендентное число замечательных интерпретаций: стихи вдохновили Аренского, Бородина, Гольденвейзера, Рахманинова, Чайковского и многих других композиторов.

Нас, однако, интересует реакция современников, понимавших новаторское значение «Вечерних ог­ней». Н.Страхов писал в связи с первым выпус­ком книги: "Каждый стих у него с крыльями, каж­дый сразу поднимает нас в область поэзии". Анд­рей Белый вспоминал уже в 30-е годы XX столе­тия, как потрясла его, восемнадцатилетнего юно­шу, книга Фета: "Встреча с поэзией Фета - весна 1898 года; место: вершина берёзы над прудом: в Дедове; книга Фета - в руках; ветер, качая ветки, связался с ритмами строк, заговоривших впервые". Он же пишет далее, что «Вечерние огни» с их пе­сенным ладом и их неожиданными интонационны­ми ходами и сквозным мотивом "радости страда­ния" стали "утренней зарёй" для творчества Алек­сандра Блока, послужили связующим звеном меж лирикой эпохи Жуковского и позднейшим русским символизмом.

Уже современниками была отмечена и оценена особая смелость и даже "дерзость" поэта, которая выразилась в разнообразии ритмического рисунка и синтаксиса, а также строфических форм: боль­шая часть из них встречается в «Вечерних огнях» однократно. Как писал уже в наше время исследо­ватель фетовской поэзии Б.Бухштаб: "Разнообразие ритмико-синтаксических отношений и соответству­ющих им мелодических линий в лирике Фета без­гранично".

«Откуда у этого добродушного, толстого офицера… такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов? – писал Лев Толстой о Фете. «Лирическая дерзость»… Нельзя точнее определить основное качество фетовской поэзии

Заключение

Стихи А. А. Фета любимы у нас в стране. Время безоговорочно подтвердило ценность его поэзии, показало, что она нужна нам, людям XX века, потому что задевает самые сокровенные струны души, открывает красоту окружающего мира.

Творчество Фета - хрестоматийный пример разницы меж­ду автором и лирическим героем. Этот термин для того и ис­пользуется в науке о литературе, чтобы не путать личность самого писателя с тем образом, который он создаёт в своих произведениях. Очень часто текст, написанный от первого лица, лишь на первый взгляд кажется рассказом о самом себе. "Я" в художественной литературе лукаво и изменчиво. "Я" при­надлежит лирическому герою. Он может быть очень похож на своего создателя, во многом повторять его судьбу и характер. Но бывает и по-другому.

Например - песни В.С. Высоцкого. Извест­но, что слушатели нередко приписывали ему всё то, что рас­сказывали о себе его персонажи. Он пел о войне - значит, * был на фронте. О заключённых - сидел в тюрьме. О спортсме­нах - ставил рекорды на соревнованиях... Но ничего этого с ним никогда не происходило. Просто он вживался в каждый образ настолько, что заставлял всех поверить. Его лиричес­кий герой был всегда разным: то молодым, то старым, то интеллигентным, то малообразованным, то романтически бла­городным, то опустившимся. И это подсказывает читателю и слушателю: что-то здесь не так! Перед нами не исповедь, не автобиография, а множество сменяющихся художественных образов.

С Фетом дело обстоит ещё сложнее. Он не менял масок, не сочинял всё новых и новых вариантов собственной судьбы. Он был одним в жизни и другим в стихах. Он жил параллель­но - в жестокой реальности, где надо помнить о выгоде, вести хозяйство, считать деньги, заниматься политикой, и в вы­мышленном мире, озарённом светом луны, пронизанном пре­красной музыкой, далёком от всякого зла.

Как знать, окажись его реальная биография иной, не будь он ещё в детстве унижен и озлоблен, может быть, и не рвался бы он так страстно к идеалу любви и красоты и не создал бы вселенную, в которой мы и сегодня отдыхаем душой... Впрочем, такие предположения не имеют особого смысла. Фет прожил свои семьдесят два года в страданиях, обидах, борьбе за то место под солнцем, которое он для себя избрал, и всё это время в его поэзии царили другие законы.

Список использованной литературы

1. Русский сонет: Сонеты русских поэтов 18 – начала 20 века. Сост. Б.Романова, Москва, 1983г.

2. “Русское обозрение” 1990 г.

3. Путешествие в страну Поэзия. Лениздат. 1976г.

5. Фет А. А. “Избранное”, Москва, 1985г.

6. А. Фет. “Воздушный город” М.- 1995г.

7. Журнал “Русская словесность”, № 4, 1996г.

8. Журнал «Литература» № 46, 1997г.

9. Журнал «Литература» № 1, 1999г.

Фетовскую лирику можно было бы назвать романтической. Но с одним важным уточнением: в отличие от романтиков, идеальный мир для Фета - это не небесный мир, недостижимый в земном существовании «дальний край родной». В представлении об идеале все же отчетливо доминируют приметы земного бытия. Так, в стихотворении «О нет, не стану звать утраченную радость...» (1857) лирическое «я», стремясь избавить себя от «тоскливой жизни цепи», иное бытие представляет как «тихий земной идеал». «Земной идеал» для лирического «я» - тихая прелесть природы и «друзей лелеющий союз»:

Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной
От голубых холмов бежит немая степь.

Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.

Быть может... Вечно вдаль с надеждой смотрят очи! -
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз <...>

Мир, где герой обретает спасение от «тоскливой жизни цепи», наполнен все же приметами именно земной жизни - это расцветшие весенние деревья, светлые облака, жужжание пчел, растущая над рекой ива - бесконечная земная даль и небесное пространство. Анафора, использованная во второй строфе, еще более подчеркивает единство земного и небесного миров, и составляющих идеал, к которому стремится лирическое «я».

Очень ярко внутреннее противоречие в восприятии земной жизни отразилось в стихотворении 1866 г. «Блеском вечерним овеяны горы»:

Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину.
С тайной мольбою подъемлю я взоры:
- «Скоро ли холод и сумрак покину?»

Настроение, переживание, выразившееся в этом стихотворении, - острая тоска по иному, высшему миру, которую внушает видение величественных гор, позволяет вспомнить одно из известнейших стихотворений А.С. Пушкина «Монастырь на Казбеке». Но отчетливо различны идеалы поэтов. Если для пушкинского лирического героя идеал - «заоблачная келья», в образе которой соединяются мечты об одиноком служении, о разрыве с земным миром и о восхождении к миру небесному, совершенному, то идеал фетовского героя - это тоже мир, далекий от «холода и сумрака» долины, но не требующий разрыва с миром людей. Это человеческая жизнь, но гармонически слитая с небесным миром и потому более прекрасная, совершенная:

Вижу на том я уступе румяном -
двинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились под старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.

Красота мира для Фета заключалась и в скрытой мелодии, которой, по мнению поэта, обладают все совершенные предметы и явления. Способность слышать и передавать мелодии мира, музыку, которой пронизано существование каждого явления, каждой вещи, каждого предмета можно назвать одной из особенностей мировидения автора «Вечерних огней». Эта особенность поэзии Фета была отмечена еще его современниками. «Фет в лучшие свои минуты, - писал П.И. Чайковский, - выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область... Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».

Известно, с каким сочувствием этот отзыв был принят Фетом, признававшимся, что его «всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки», в которую он уходил, насколько хватало его сил. Еще ранее в одной из статей, посвященных Ф.И. Тютчеву, он писал: «Слова: поэзия язык богов - не пустая гипербола, а выражает ясное понимание сущности дела. Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны». «Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника, - по словам Фета, - сама приходит в соответственный музыкальный строй». Поэтому слово «пою» для выражения процесса творчества ему казалось наиболее точным.

Исследователи пишут об «исключительной восприимчивости автора «Вечерних огней» к впечатлениям музыкального ряда». Но дело не только в мелодичности стихов Фета, а в способности поэта слышать мелодии мира, явно недоступные уху простого смертного, не поэта. В статье, посвященной лирике Ф.И. Тютчева, сам Фет отметил «гармоническое пение» как свойство красоты, и способность только избранного поэта слышать эту красоту мира. «Красота разлита по всему мирозданию, - утверждал он. - Но для художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, - он еще не поэт…». Одно из фетовских стихотворений - «Весна и ночь покрыли дол…» - отчетливо передает, как возникает эта связь между музыкой мира и душой поэта:

Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.

И неземное бытие
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.

Как бы доказывая пушкинскую мысль об истинном поэте-пророке как обладателе особого зрения и особого слуха, фетовский лирический субъект видит скрытое от глаз непосвященных существование вещей, слышит то, что недоступно слуху обычного человека. У Фета можно встретить поразительные образы, которые у другого поэта, вероятно, казались бы парадоксом, может быть, неудачей, но они весьма органичны в поэтическом мире Фета: «шепот сердца»,«и я слышу, как сердце цветет», «сердца звучный пыл сиянье льет кругом», «язык ночных лучей», «тревожный ропот тени ночи летней». Герой слышит «цветов обмирающий зов» («Чуя внушенный другими ответ...», 1890), «рыданье трав», «яркое молчанье» мерцающих звезд («Сегодня все звезды так пышно...»). Способностью слышать обладают сердце и рука лирического субъекта («Люди спят, - мой друг, пойдем в тенистый сад...»), мелодией или речью обладает - ласка («Отзвучала последняя нежная ласка...», «Чуждые огласки...»). Мир воспринимается с помощью скрытой от всех, но явственно слышимой лирическим «я» мелодии. «Хор светил» или «звездный хор» - эти образы не раз встречаются в фетовских произведениях, указывая на тайную музыку, которой пронизана жизнь Вселенной («Я долго стоял неподвижно...», 1843; «На стоге сена ночью южной...», 1857; «Вчера расстались мы с тобой...», 1864).

Человеческие чувства, переживания остаются в памяти тоже мелодией («Какие-то носятся звуки / И льнут к моему изголовью. / Полны они томной разлуки, / Дрожат небывалой любовью»). Интересно, что сам Фет, объясняя тютчевские строки «поют деревья», - писал так: «Не станем, подобно классическим комментаторам, объяснять это выражение тем, что тут поют спящие на деревьях птицы, - это слишком рассудочно; нет! Нам приятнее понимать, что деревья поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы».

Спустя много лет, в известной статье «Памяти Врубеля» (1910) Блок даст свое определение гения и отличительной чертой гениального художника признает именно способность слышать - но не звуки земного бытия, а таинственные слова, доносящиеся из иных миров. Этим талантом в полной мере был наделен А.А. Фет. Но, как никто из поэтов, он обладал способностью слышать «гармонический тон» и всех земных явлений, и именно эту скрытую мелодию вещей передавать в своей лирике.

Еще одну особенность мировосприятия Фета можно выразить с помощью утверждения самого поэта в письме С.В. Энгельгардт: «Жаль, что новое поколение, - писал он, - ищет поэзию в действительности, когда поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи». Именно благоухание мира тонко почувствовал и передал Фет в своей поэзии. Но и здесь сказалась одна особенность, которую первым отметил А.К. Толстой, написавший, что в стихотворениях Фета «пахнет душистым горошком и клевером», «запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук». В этих словах верно схвачена способность поэта живописать тайную жизнь природы, ее вечную изменчивость, не признавая привычных для обыденного сознания четких границ между цветом и звуком, запахом и цветом. Так, например, в поэзии Фета «сияет мороз» («Ночь светла, мороз сияет»), звуки обладают у него способностью «гореть» («Словно все и горит и звенит заодно») или сиять («сердца звучный пыл сиянье льет кругом»). В стихотворении, посвященном Шопену («Шопену», 1882), мелодия не замолкает, а именно угасает.

Стало уже традиционным представление об импрессионистической манере Фета рисовать мир природных явлений. Это верное суждение: Фет стремится передать жизнь природы в ее вечной изменчивости, он не останавливает «прекрасное мгновение», а показывает, что в жизни природы нет даже мгновенной остановки. И это внутреннее движение, «животрепещущие колебания», присущие, по словам самого Фета, всем предметам, явлениям бытия, также оказываются проявлением красоты мира. И потому в своей поэзии Фет, по точному наблюдению Д.Д. Благого, «<...>даже неподвижные предметы, в соответствии со своим представлением об их «сокровенной сущности», приводит в движение: заставляет колебаться, качаться, дрожать, трепетать».

Своеобразие пейзажной лирики Фета отчетливо передает стихотворение 1855 г. «Вечер». Уже первая строфа властно включает человека в таинственную и грозную жизнь природы, в ее динамику:

Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.

Отсутствие подлежащих в описании природных явлений позволяет передать таинственность природной жизни; доминирование глаголов - усиливает ощущение ее изменчивости. Ассонанс (о-у-ю), аллитерация (п-р-з) отчетливо воссоздают многоголосие мира: рокотание далекого грома, отзвуки на него в притихших в ожидании грозы лугах и рощи. Еще более усиливается ощущение стремительно меняющейся, исполненной движения жизни природы во второй строфе:

Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река;
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.

Мир как бы увиден лирическим «я» с высоты, его глаз охватывает беспредельные просторы родного края, душа устремляется вслед за этим стремительным движением реки и облаков. Фет поразительно может передать не только видимую красоту мира, но и движение воздуха, его колебания, позволяет и читателю ощутить тепло или холод предгрозового вечера:

На пригорке то сыро, то жарко -
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.

Пожалуй, можно было бы сказать, что темой фетовских стихотворений о природе становится именно изменчивость, таинственная жизнь природы в вечном движении. Но в то же время в этой изменчивости всех природных явлений поэт стремится увидеть некое единство, гармонию. Эта мысль о единстве бытия определяет столь частое появление в лирике Фета образа зеркала или мотива отражения: земля и небо отражают друг друга, повторяют друг друга. Д.Д. Благой очень точно подметил «пристрастие Фета и к воспроизведению, наряду с прямым изображением предмета, его отраженного, мобильного «двойника»: звездное небо, отражающееся в ночном зеркале моря <...>, «повторяющие» себя пейзажи, «опрокинутые» в зыбкие воды ручья, реки, залива». Этот устойчивый в поэзии Фета мотив отражения можно объяснить идеей всеединства бытия, которую Фет и декларативно утверждал в своих стихотворениях: «И как в росинке чуть заметной / Весь солнца лик ты узнаешь, / Так слитно в глубине заветной / Все мирозданье ты найдешь».

Впоследствии, анализируя фетовские «Вечерние огни», известный русский философ Вл. Соловьев так определит фетовскую концепцию мира: «<...> Не только каждое нераздельно пребывает во всем, но и все нераздельно присутствует в каждом <...>. Истинное поэтическое созерцание <...> видит абсолютное в индивидуальном явлении, не только сохраняя, но и бесконечно усиливая его индивидуальность».

Это сознание единства природного мира определяет и всеохватность фетовских пейзажей: поэт как бы стремится одним взглядом охватить безграничность пространства в один миг мировой жизни: землю - реку, поля, луга, леса, горы, и небо и показать стройную гармонию в этой беспредельной жизни. Взгляд лирического «я» мгновенно перебегает от земного мира к небесному, от близи к бесконечно уходящей в беспредельность дали. Своеобразие фетовского пейзажа отчетливо видно в стихотворении «Вечер», с запечатленным здесь неостановимым движением природных явлений, которому противостоит только временный покой человеческой жизни:

Жди ясного на завтра дня.
Стрижи мелькают и звенят.
Пурпурной полосой огня
Прозрачный озарен закат.

В заливе дремлют корабли, -
Едва трепещут вымпела.
Далеко небеса ушли -
И к ним морская даль ушла.

Так робко набегает тень,
Так тайно свет уходит прочь,
Что ты не скажешь: минул день,
Не говоришь: настала ночь.

Фетовские пейзажи как бы увидены с вершины горы или с птичьего полета, в них поразительно сливается видение какой-нибудь незначительной детали земного пейзажа со стремительно убегающей вдаль рекой или безграничной степью, или морской далью и еще более безграничным небесным пространством. Но малое и великое, близкое и дальнее соединяются в единое целое, в гармонически прекрасную жизнь вселенной. Эта гармония проявляется в способности одного явления отзываться на другое явление, как бы зеркально повторять его движение, его звучание, его устремление. Эти движения часто незаметны взгляду (вечер веет, степь дышит), но включаются в общее неостановимое движение вдаль и ввысь:

Теплый вечер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.

И далеко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.

К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплет с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.

Очень точно своеобразие фетовских пейзажей можно передать его же строчками: «Как будто из действительности чудной / Уносишься в воздушную безбрежность». Стремление живописать постоянно изменяющуюся и в то же время единую в своих устремлениях жизнь природы определяет и обилие анафор в фетовских стихотворениях, как бы соединяющих общим настроением все многочисленные проявления природной и человеческой жизни.

Но весь бесконечный, безграничный мир, как солнце в капле росы, отражается в человеческой душе, бережно хранится ею. Созвучие мира и души - постоянная тема фетовской лирики. Душа, как зеркало, отражает мгновенную изменчивость мира и сама меняется, подчиняясь внутренней жизни мира. Именно поэтому в одном из стихотворений Фет и называет душу «мгновенной»:

Тихонько движется мой конь
По вешним заводям лугов,
И в этих заводях огонь
Весенних светит облаков,

И освежительный туман
Встает с оттаявших полей...
Заря, и счастье, и обман -
Как сладки вы душе моей!

Как нежно содрогнулась грудь
Над этой тенью золотой!
Как к этим призракам прильнуть
Хочу мгновенною душой!

Можно отметить еще одну особенность фетовских пейзажей - их очеловеченность. В одном из своих стихотворений поэт напишет: «То, что вечно, - человечно». В статье, посвященной стихотворениям Ф.И. Тютчева, Фет отождествлял антропоморфизм и красоту. «Там, - писал он, - где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, - художник ее видит, <...> кладет на нее чисто человеческое клеймо <...>. В этом смысле всякое искусство - антропоморфизм <...>. Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека». «Очеловеченность» сказывается прежде всего в том, что природа, как и человек, наделяются поэтом «чувством». В своих воспоминаниях Фет утверждал: «Недаром Фауст, объясняя Маргарите сущность мироздания, говорит: «Чувство - все». Это чувство, - писал Фет, - присуще неодушевленным предметам. Серебро чернеет, чувствуя приближение серы; магнит чувствует близость железа и т.д.». Именно признание в природных явлениях способности чувствовать определяет своеобразие фетовских эпитетов и метафор (кроткая, непорочная ночь; печальная береза; пылкие, томные, веселые, грустные и нескромные лица цветов; лицо ночи, лицо природы, лики зарниц, беспутный побег колючего снега, воздух робеет, веселье дубов, счастье плакучей ивы, молятся звезды, сердце цветка).

Выражением полноты чувств становятся у Фета «дрожь», «трепет», «вздох» и «слезы» - слова, неизменно появляющиеся при описании природы или человеческих переживаний. Дрожат луна («Мой сад»), звезды («Ночь тиха. По тверди зыбкой»). Дрожь и трепет - передают у Фета полноту чувств, полноту жизни. И именно на «дрожь», «трепет», «дыхание» мира отзывается чуткая душа человека, отвечая тем же «трепетом» и «дрожью». Об этом созвучии души и мира писал Фет в стихотворении «Другу»:

Пойми, что сердце только чует
Невыразимое ничем,
То, что в явленьи незаметно
Дрожит, гармонией дыша,
И в тайнике своем заветном
Хранит бессмертная душа.

Неспособность «трепетать» и «дрожать», т.е. сильно чувствовать, для Фета становится доказательством безжизненности. И потому среди немногих отрицательных для Фета явлений природы - надменные сосны, которые «не знают трепета, не шепчут, не вздыхают» («Сосны»).

Но дрожь и трепет - не столько физическое движение, сколько, пользуясь выражением самого Фета, «гармонический тон предметов», т.е. уловленное в физическом движении, в формах внутреннее звучание, скрытый звук, мелодия. Это соединение «дрожания» и «звучания» мира передается во многих стихотворениях, например, «На стоге сена ночью южной»:

На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.

Интересно, что в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» Фет задавался вопросом, как познать сущность вещей, скажем, одной из дюжины рюмок. Исследование формы, объема, веса, плотности, прозрачности, - утверждал он, - увы! оставляют «тайну непроницаемой, безмолвной, как смерть». «Но вот, - пишет он далее, - наша рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и неисследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы рюмка мгновенно задрожала и ответила нам тем же звуком. Вы несомненно воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна она трепещет и поет. Такова сила свободного творчества». И далее Фет формулирует свое понимание сути художественного творчества: «Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой».

Но свидетельством полноты бытия природы становится для поэта способность не только трепетать и дрожать, а и дышать и плакать. В стихотворениях Фета дышат ветер («Солнце нижет лучами в отвес...»), ночь («Встает мой день, как труженик убогий...»), заря («Сегодня все звезды так пышно...»), лес («Солнце нижет лучами в отвес...»), морской залив («Морской залив»), весна («На распутье»), вздыхают волна («Какая ночь! Как воздух чист...»), мороз («Сентябрьская роза»), полдень («Соловей и роза»), ночное селенье («Это утро, радость эта...»), небо («Пришла, - и тает все вокруг...»). В его поэзии рыдают травы («В лунном сиянии...»), плачут березы и ивы («Сосны», «Ивы и березы»), дрожит в слезах сирень («Не спрашивай, над чем задумываюсь я...»), «блистают» слезами восторга, плачут розы («Знаю, зачем ты, ребенок больной...», «Полно спать: тебе две розы...»), «росою счастья плачет ночь» (Не упрекай, что я смущаюсь...»), плачут солнце («Вот и летние дни убавляются...»), небо («Дождливое лето»), «трепещут слезы во взоре звезд» («Молятся звезды, мерцают и рдеют...»).

Любите книгу, она облегчит вам жизнь, дружески поможет разобраться в пестрой и бурной путанице мыслей, чувств, событий, она научит вас уважать человека и самих себя, она окрыляет ум и сердце чувством любви к миру, к человеку.

Maxim Gorky

Афанасий Фет внес значительный вклад в литературу. Во время студенчества Фета, был выпущен первый сборник произведений «Лирический пантеон».

В первых произведения Фет старался уйти от реальности, описывал красоту русской природы, писал о чувствах, о любви. В произведениях поэт затрагивает важные и вечные темы, но говорит не прямо, а намеками. Фет умело передавал всю гамму эмоций и настроений, вызывая при этом чистые и светлые чувства у читателей.

Творчество изменило свое направление после гибели возлюбленной Фета. Поэму «Талисман» поэт посвятил Марии Лазич. Вероятно, все последующие произведения о любви также были посвящены этой женщине. Второй сборник произведений вызвал живой интерес и положительную реакцию у литературных критиков. Это произошло в 1850 году, тогда же Фет стал одним из лучших современных поэтов того времени.

Афанасий Фет был поэтом «чистого искусства», в своих произведениях он не касался социальных вопросов и политики. Всю свою жизнь он придерживался консерваторских взглядов и был монархистом. Следующий сборник вышел в 1856 году, в него вошли стихотворения, в которых Фет восхищался красотой природы. Поэт считал, что именно это цель его творчества.

Фет тяжело переносил удары судьбы, в результате отношения с друзьями были прерваны и поэт стал меньше писать. После двух томов собрания стихотворений в 1863 он вовсе перестал заниматься творчеством. Этот перерыв длился 20 лет. Муза вернулась к Фету после того, как ему вернули привилегии дворянина и фамилию отчима. Позднее творчество поэта затронуло философские темы, в своих произведениях Фет писал о единении человека и Вселенной. Фет выпустил четыре тома сборника стихотворений «Вечерние огни», последний был издан уже после смерти поэта.

Стихи Фета - это не слова

о красоте, а сама красота,

получившая жизнь в стихе.

В. Кожинов.

Обладая лирическим, по преимуществу, талантом А.А. Фет оставил нам своеобразные поэтические творения: сборники «Лирический пантеон» (1840г.), «Стихотворения» под редакцией Григорьева (1850г.), «Стихотворения» под редакцией Тургенева (1856г.), «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891гг) и переводы. Но несомненно, что к произведениям объемного характера, к поэме, к драме, к эпическим формам поэт не имел расположения.

Интересно в этой связи признание Фета. Рассказывая в своих мемуарах о впечатлении, которое произвела написанная им комедия на И.С. Тургенева, поэт пишет: после чтения комедии «Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: - не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет» Фет А. Мои воспоминания 1848-1889 ч.1. М., 1890. С. 1..

В поэтическом мире Фета нет явной эволюции, биографических подробностей, а лирический субъект (условный лирический герой) - это «человек вообще, первый человек, лишенный конкретных примет. Он восхищается красотой, наслаждается природой, любит и вспоминает. Образ его любимой тоже обобщен и фрагментарен. Женщина в фетовском мире - не субъект, а объект любви, некий бесплотный образ, скользящая прекрасная тень» Сухих И. Русская литература. XIX век. Афанасий Афанасьевич Фет. // Звезда. 2006. № 4. С. 231.. В своих произведениях Фет тяготеет к изображению настоящего момента, он поэт «мгновения», поэтому яркой чертой его стихотворений является фрагментарность. Н.Н. Страхов писал: «Он певец и выразитель отдельно взятых настроений души или даже минутных, быстро проходящих впечатлений. Он не излагает нам какого-нибудь чувства в его различных фазисах, не изображает какой-нибудь страсти с ее определившимися формами в полноте ее развития; он улавливает только один момент чувства или страсти, он весь в настоящем, в том быстром мгновении, которое его захватило и заставило изливаться чудными звуками» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.424..

Очень важными понятиями для фетовского художественного мира являются идеал и красота. В статье «О стихотворениях Тютчева» Фет замечает: «Пусть предметом песни будут личные впечатления: ненависть, грусть, любовь и пр., но чем дальше поэт отодвинет их от себя как объект, чем с большей зоркостью провидит он оттенки собственного чувства, тем чище выступит его идеал». Здесь же он утверждает: «художнику дорога только одна сторона предметов: их красота, точно так же, как математику дороги их очертания и численность. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подразумевает его существования».

В формировании эстетики Фета большую роль сыграли антологические стихотворения. «Созерцание прекрасного по Фету, как всякое истинное искусство, возвращает человека в Золотой век, еще не знающий трагедии разлада и страданий века Железного, трагедии отчуждения человека и природы, отчуждения людей: Я посещал тот край обетованный,/ Где золотой блистал когда-то век,/ Где розами и миртами венчанный,/ Под сению дерев благоуханной/ Блаженствовал незлобный человек» Фет как наследник антологических традиций. // Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 176 - 177..

Фет в ряде «антологических» стихотворений обнаружил склонность к точному, объективному описанию внешних форм наблюдаемых явлений, то есть обратился к средствам эпического повествования. Однако антологическая поэзия не оказала никакого влияния на характер и направление русской поэзии. Необходимо отметить заметное присутствие в его антологических стихах субъективного настроения, разрушающего строгую объективную созерцательность этого мира.

Однако подражание древней поэзии со стороны внешней красоты пластических форм, в стремлении рисовать словом точные очертания предмета, и со стороны содержания у Фета не имело большого значения в общем объеме его творчества. Для Фета антологические стихи были «пробным камнем», моментом художественного развития, в котором нашли выражение глубокий интерес и любовь поэта к античному искусству.

Антологические стихотворения Фета и его многочисленные переводы из римских классиков дают возможность проследить роль античного искусства в развитии творческих сил Фета, особенно в воспитании чувства классической меры и гармонии, зоркости в отношении к пластической красоте.

Современные исследователи усматривают характерную черту поэзии Фета не в уравновешенности в духе классической древности, а отмечают сосредоточенность поэта на воспроизведении живого впечатления, душевного отклика на явления действительности.

«Поэтическое чувство у Фета является в такой простой, домашней одежде, что необходим очень внимательный глаз, чтоб заметить его, тем более, что сфера мыслей его весьма необширна, содержание не отличается ни многосторонностью, ни глубокомыслием. Из всех сложных и разнообразных сторон внутренней человеческой жизни в душе Фета находит себе отзыв одна только любовь, и то большей частью в виде чувственного ощущения, то есть в самом первобытном, наивном своем проявлении» Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX в. М., 1932. С. 479..

Фет является преимущественно поэтом впечатлений природы. Самую существенную сторону его таланта составляет необыкновенно тонкое, поэтическое чувство природы. В лирическом стихотворении, если оно имеет предметом изображения природу, главное заключается не в самой картине природы, а в том поэтическом ощущении, которое пробуждено у нас природой. Чувство природы у Фета наивное, светлое. Его можно сравнить только с чувством первой любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки.

Б.Я. Бухштаб очень точно передает новаторскую сущность олицетворения у Фета: «Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического героя, оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечивание природы в поэзии Фета. Это не тот антропоморфизм, который всегда присущ поэзии как способ метафорической изобразительности. Но когда у Тютчева деревья бредят и поют, тень хмурится, лазурь смеется - эти предикаты уже не могут быть поняты как метафоры. Фет идет в этом дальше Тютчева. Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи со свойствами этих явлений. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта» Бухштаб Б.Я. Вступительная статья, составление и примечания // Фет А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1986. С. 28..

«Можно добавить, что в ряде примеров «чувства» и «поведение» природы выступают как активные субъекты, а человек пассивно воспринимает это воздействие» Там же. С.28..

Фет является представителем «чистого искусства». Для его ранней поэзии характерны предметность, конкретность, наглядность, детализированность образов, пластичность. Основная тема любви получает чувственный характер. Поэзия Фета основана на эстетике прекрасного, на принципах гармонии, меры, равновесия. Радостное жизнеутверждение принимает вид умеренного горацианского эпикуреизма.

Нужно сказать, что поэтический талант Фета более походит на талант импровизатора. Его произведения остаются такими, какими вылились в первые минуты. «Строгое художественное чувство формы, не допускающее ни одной смутной черты, ни одного неточного слова, ни одного шаткого сравнения, редко посещает его» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1982. С. 484..

Фет изначально считал завершенными и те стихотворения, которые изменял под влиянием критики друзей. В Фете вообще мало критического такта, он слишком снисходителен к своим произведениям.

Синтаксис Фета часто противоречит грамматическим и логическим нормам. Он впервые вводит в русскую поэзию безглагольные стихотворения («Шепот», «Буря»). По богатству ритмики, разнообразию строфического построения Фет занимает одно из первых мест в русской поэзии.

Фет был озарен той самой поэтической зоркостью, о которой он писал в статье о Тютчеве: «Там, где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, художник ее видит, отвлекает от всех остальных качеств предмета, кладет на нее чисто человеческое клеймо и выставляет на всеобщее уразумение» Русское слово, 1959, №2- С. 67..Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильней поэт, и тем вековечнее его создания» Там же. С. 66.

Отличительной особенностью поэзии Фета является ее музыкальность. Н.Н.Страхов говорил: «Стих Фета имеет волшебную музыкальность и при том постоянно разнообразную; для каждого настроения души у поэта является мелодия, и по богатству мелодии никто с ним не может равняться» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.425.. Великий П.И. Чайковский писал о нем в одном письме: «Фет есть явление совершенно исключительное… Подобно Бетховену ему дана власть затрагивать такие струны души, которые недоступны художникам хотя бы и сильным, но ограниченным пределом слова. Это не просто поэт, скорее - поэт - музыкант, как бы избегающий таких тем, которые легко поддаются выражению словом» Новое исследование о Фете. В.В. Розанов. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 617.. Семантическая роль звука поэтики Фета сформулирована им в следующем его четверостишье: «Поделись живыми снами,/ Говори душе моей;/ Что не выскажешь словами, Звуком на душу навей».

Психологическому анализу у Фета подвергаются сложные, трудно передаваемые словом состояния душевного мира человека, о котором никто до него не писал. Н.Н. Страхов писал: «стихи Фета всегда имеют совершенную свежесть; они никогда не заношены, они никаких других стихов, ни своих, ни чужих, не напоминают; они свежи и непорочны, как только что распустившийся цветок; кажется, они не пишутся, а рождаются целиком» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.426.. Именно передача тончайших переживаний, фиксация беглых настроений сближает Фета со Львом Толстым, с его психологизмом, который Чернышевский назвал «диалектикой души». В поэтике Фета, как и Толстого, мы никогда не обнаружим избитых фраз и определений. Он открывает то, что увидел только он и никто до него. Илья Толстой в своих воспоминаниях пишет: «Отец говорил про Фета, что главная заслуга его - это, что он мыслит самостоятельно, своими, ниоткуда не заимствованными мыслями и образами, и он считал его наряду с Тютчевым в числе лучших наших поэтов» Толстой И. Мои воспоминания. М., 2000. С. 202..

Некрасов писал: «Человек, понимающий поэзию… ни в одном русском авторе после А.С. Пушкина не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет» Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем. Т.9. М., 1950. С. 279.

«У Фета стих обладает высшей гармонией и завершенностью» - отмечает В. Кожинов. Кожинов В. Как пишут стихи. М.,2001. С.187.

«В произведениях Фета есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии - это звук светлого, праздничного чувства жизни. В картинах ли природы, в движениях ли собственного сердца, но постоянно чувствуется, что жизнь отзывается в них со светлой, ясной стороны своей, в какой-то отрешенности от всех житейских тревог, отзывается тем, что в ней есть цельного, гармонического, восхитительного, именно тем, чем она есть - высочайшее блаженство. Всякому, вероятно, знакомы эти мимолетные минуты безотчетно-радостного чувства жизни». Фет схватывает их на лету и дает чувствовать в своей поэзии. Почти во всех его произведениях сверкает эта светлая, искристая струя, поднимающая наш обыденный, будничный строй жизни на какой-то вольный, праздничный тон, уносящий душу в светлую, блаженную сферу» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1992. С.501..

Поэтическое творчество Фета весьма своеобразно. Особенно удивляло оно своей новизной современников поэта, потому что подобный метод написания стихов был в то время для русской литературы не характерен. Фет утверждал, что поэзия и действительность не имеют между собой ничего общего. С точки зрения Фета, общественные или идеологические вопросы поэзия затрагивать не должна.

Более того, в ней не желательно и присутствие какого-либо смысла, возможна лишь «поэтическая мысль». Он называл поэта никуда не годным человеком, лепечущим божественный вздор. Так в чем же тогда смысл поэзии Фета?

Начну с размышлений о том, чем ценна его поэзия? Фет - певец красоты природы и душевных переживаний человека. Он очень тонко чувствует прекрасное в окружающем его мире, и передаёт всё с необычайной эмоциональностью. Такая поэзия не может не найти отклик в душах читателей, которые тоже неравнодушны к прекрасному. Фет писал: «...красота-то вечна. Чувство ее - наше прирожденное качество». Думаю, что поэт, пишущий о вечном и взывающий к нашему «прирождённому качеству», ценен уже только этим.

Сам же Фет определял задачи поэта стихами выразить невыразимое. Считаю, что его творчество близко по сущности музыке. Комбинацией звуков можно создать у слушателя прекрасный образ. Фет рисует словами. Рисует так, что недостающие мазки создаёт наше воображение. Одна краткая фраза – и перед глазами пленительная картина, о которой при желании можно рассказывать бесконечно. Только – зачем? Он уже передал невыразимое.

Следующую часть размышлений о смысле его творчества хочу посвятить намеренному авторскому уводу читателя от будничности жизни. Думаю, что ещё и благодаря этой особенности поэзия Фета актуальна до сих пор. Обыденность и житейские тяготы не могут вдохновить, не в состоянии подарить нашей душе крылья хотя бы ненадолго. А пережитые с поэтом прекрасные мгновения, которые он заставил увидеть и почувствовать, могут нас приподнять от земли, «чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии». Смысл его творений – вывести нас из мира страданий в мир светлой радости, мечтаний и грёз. Какими бы закоренелыми реалистами мы ни были, душе хочется иногда почувствовать, как растут крылья «у каких-то воздушных стремлений».

Чувства человека Фет изображает тоже мастерски. Несколько строк создают настроение, вызывают определённые эмоции, воспоминания. Даже о любви он может сказать одной строчкой: «Мне близ тебя хорошо и поётся». В его стихах нет сюжета. А разве нам всегда обязательно знать, что произошло или происходит между героями стихотворения? Запечатлённое прекрасное мгновение, переданные жизнь души и мир чувств – всё это чрезвычайно интересно и вдохновляет. Да, у этого поэта нет стихов на злобу дня. Но его лирика – чудо, в котором переполненность жизнью, красотой, счастьем - всем тем, чего нам так не хватает в обыденности. Значит, Афанасий Фет был прав, утверждая: “В нашем деле истинная чепуха и есть истинная правда”.