О РОЛИ МЕТАФОРЫ В ФИЛОСОФСКОМ ЯЗЫКЕ ОПИСАНИЯ СОЗНАНИЯ
Р.А. Мигуренко
Томский политехнический университет E-mail: [email protected]
Анализируется влияние естественного языка на формирование и решение проблемы сознания, роль метафоры в научном познании, описании сознания и его мифологизации, зависимость моделей сознания от языка описания.
Ключевые слова:
Естественный язык, моделирующий язык, язык описания, метафоричность языка, сознание, мифотворчество.
Для описания такого феномена как сознание используются не только философские категории и понятия, не только научная терминология специальных дисциплин, предметом которых является сознание, но и возможности естественного языка. Участие в описании сознания естественного языка создаёт специфически философскую проблему, суть которой состоит в необходимости создания такого языка описания сознания, который был бы адекватен своему предмету. Парадокс заключается в том, что сам предмет специфичен и с большим трудом поддаётся описанию посредством понятий и категорий. Для тех же случаев, когда требуется интеграция в единой концептуальной структуре естественно-научного и социо-гумани-тарного описания сознания, существует проблема логической связи между используемыми категориями и понятиями. В условиях междисциплинарного подхода к проблеме сознания логически корректная связь понятий, принадлежащих разным типам исследования, - задача для философии сознания актуальная. Высказывает мысль, что язык междисциплинарного общения может быть ситуационно меняющимся, т. е. как строго логическим, так и метафорическим .
Философия, соединяющая в себе рациональное и чувственно-интуитивное начала, вынуждена использовать логические и символические формы познания. Формально-логическое, рациональное начало предстаёт в понятии, с интуитивным началом связана метафора. Приоритет в философском языке описания сознания принадлежит метафоре, так как другого, более мощного способа уловить и содержательно определить объект такой высокой степени сложности не существует.
По вопросу о том месте, которое занимают метафоры в познании, позиции определились. Согласно одной, - чем менее развита теория, тем образнее её язык. Сфера применения метафор - неразвитые теории, развитые теории имеют строгий и специальный язык описания. Метафоры используются тогда, когда дисциплина или теория находятся на стадии формирования. Вторая позиция заключается в следующем: существование теории «на грани метафоры» свидетельствуют о том, что весь возможный потенциал строго логического мышления задействован и необходимы средства иного
плана, т. е. понятия, в основе которых - образы, символы . Общим в этих двух позициях является признание того, что метафора является своеобразным индикатором состояния науки. Можно указать ещё на одну позицию, суть которой в том, что в процессе познания периоды, когда мир мыслей оказывается богаче тех языковых резервов, которыми располагает данная область знаний и возникает потребность в соответствующей метафоре, естественны. «Метафоры нужны нам, потому что в некоторых случаях она оказывается единственным средством выразить то, что мы думаем, поскольку имеющиеся в наличии языковые ресурсы... оказываются неадекватными для выражения наших мыслей» .
Однако, решая одну проблему, метафорические средства выражения наших мыслей, создают другую - проблему их адекватного понимания. При этом, однозначного критерия «метафоричности» не существует - то или иное языковое выражение воспринимается как метафора только в определённом контексте. Наиболее зависима от контекста «прагматическая» метафора, «гносеологическая» метафора менее зависима от социо-культурного контекста. Относительно устойчивой к смене контекста является «онтологическая» метафора, поскольку она ближе всего к сознательному содержанию сознания.
Метафоричность языка обусловлена предметом познания. Чем сложнее предмет исследования, тем метафоричнее язык его описания. В качестве примера можно назвать квантовую механику. Метафоричность квантовой теории - от бессилия рационального мышления и языка: нет у неё адекватного сложности мира языка описания, и появился комплекс специальных метафор для описания квантовых объектов и процессов. Этот пример можно усилить ссылкой на то, что её метафорический язык стали использоваться в философии сознания. В философии сознания квантовые метафоры служат описанию объекта, который квантовому миру не принадлежит, квантовым объектом не является, законам квантовой механики не подчиняется. Цель использования квантовых метафор в философии сознания - описание феномена сознания в иной парадигме.
Метафоры в философии сознания, как свидетельствует её история, играли ведущую роль всегда.
Дж. Локк, негативно относившийся к метафоре, фактически благодаря ей, создал новоевропейскую модель сознания. Можно назвать не только общеизвестную метафору «сознание - чистая доска», но и ряд других: «хранилище идей», «приёмная ума», «китайский фонарик» и др. Не смог описать философ свои представления о сознании строго логическим языком, и не потому, что склонен был к художественному слову, а потому, что к этому предмет обязывал.
По поводу неизбежности символических форм выражения наших представлений о сознании М. Мамардашвили утверждает: в рамках любого сознательного опыта сознание всегда как минимум на один порядок выше, чем содержание, составляющее этот опыт. Но «если сознание всегда на один порядок выше порядка элементов содержания, составляющего опыт сознания, то у нас нет другого способа говорить об этом более высоком порядке, как говорить о нём косвенно, символически» .
Метафоры сознания выражают не только то, как мы говорим о сознании, но и то, как мы его понимаем. Они не только структурируют наши восприятия и мышление, но и наши представления о самом сознании. В этом смысле метафоры сознания раскрывают те или иные аспекты основного понятия. Поскольку философское знание о сознании имеет комплексный характер, для развития своего содержания философия сознания привлекает разноплановую информацию. Философский словарь описания сознания включает в себя понятия различного рода: понятия научные, собственно философские понятия и понятия обыденного языка. Их связь с метафорой различна: научные понятия пытаются избегать какого-либо сходства с нею, философским понятиям это даётся с большим трудом, понятия обыденного языка в отношении сознания по преимуществу являются метафорами.
Считается, что обогащение словаря описания сознания, изменение категориального аппарата философии сознания свидетельствует о росте знаний об этом феномене. Однако определённый смысл есть в вопросах : Лучше ли мы понимаем сознание, углубляется ли наше знание о нём в процессе замены одной метафоры на другую? Что, кроме социо-культурного контекста, изменилось в наших знаниях о сознании с заменой метафоры Нового времени («китайский фонарик») на современную (компьютерную) метафору?
Метафоры сознания в сфере психотерапевтической практик выполняют не онтологическую и не гносеологическую роль, а используются в прагматическом аспекте. Здесь они конструируются, поскольку опыт говорит о том, что метафоры сознания могут быть конструктивными и деструктивными - в зависимости от того, решают ли они те или иные психологические проблемы или создают их. В этой сфере, замечает А.В. Хитров, не пытаются теоретически определить природу сознания с помощью метафор; здесь решается вопрос не о том,
насколько метафора адекватна сознанию как объекту исследования, а о том, как эффективна она в «практическом применении» в отношении сознания. Однако практическая «работа» метафор сознания наводит на мысль, что сознание как объект исследования создаётся его описанием (метафорическим или понятийным) . Эта идея в разных вариациях устойчиво функционирует на просторах проблемного поля философии сознания и является базой для сомнений в отношении решения проблемы сознания.
Так, А.Г Максапетян утверждает о существовании в естественных языках любой культуры особых моделирующих зон (метафорико-метафизических баз), которые представляют собой первичные, т. е. буквальные, однозначные, языки описания неких систем (онтологий). Механизмом метафоризации является произвольная экстраполяция первичного языка описания одной онтологии на другую. В результате признаки действительные для системы проецируются на иную или иные системы. Метафизическое использование однозначного языка в качестве моделирующего приводит к утрате буквального терминологического смысла, первичный язык наделяется новыми смыслами - превращается в метафорический язык. Выбор моделирующего языка и метафорическое творчество определяется носителем первичного языка .
Переход от одного смыслового уровня к другому оказывается возможным, поскольку метафора обладает необходимыми специфическими свойствами - прерывностью, спонтанностью, непредсказуемостью. Основываясь на этих свойствах, И.В. Полозова описывает метафорический механизм, утверждая сходство между метафорой и квантовым скачком и используя аппарат квантовой теории для осмысления природы метафоры. Основанием для такого сравнения послужила принадлежность метафоры и сознанию, и бессознательному. Иначе говоря, метафора рождается и функционирует в сфере туманности - там, где «факт сочетается с мыслью».
Метафора А.Г Максапетян - результат экстраполяции первичного, однозначного языка описания на окружающий мир, явление культурно-социальное, объективно субъективный феномен. Метафора И.В. Полозовой - явление скорее природное, физическое. Представление о метафоре как семиотическом механизме моделирования мира посредством экстраполяции и дальнейшей глобализации языка описания и голографическая модель метафоры в сочетании с идеей тождественности метафоры и квантовых явлений, углубляя понимание метафоры, ещё более мифологизируют этот феномен. Мифологизируют в том смысле, что рациональность в этих теориях сливается с мифом и в этом слиянии мифологическое (психология «знание, не нуждающееся в доказательстве») преобладает. При этом и развенчать миф - доказать неадекватность предлагаемой версии, её не тожде-
ственность объекту - затруднительно, т. к. и интерпретатор мифологического текста является носителем «знания, не нуждающегося в доказательстве».
Поиск «чистых» логических и символических форм толкования сознания приводит к выводу: философские дефиниции сознания метафоричны, а символические формы описания сознания выполняют функцию дефиниций; что по своему статусу и логические, и символические способы описания сознания принципиально равнозначны (если применять к ним критерий - наличие осмысленности). Однако синтетический характер философского языка придаёт описаниям сознания логически-
противоречивый характер. Когда наша мысль наталкивается на непростой факт, образуется «зона туманности». Назовём её зоной потенциального мифотворчества, исходя из того, что язык «туманности» - это язык метафор, язык «маленьких мифов», предрасполагающий к многочисленным интерпретациям.
Философия сознания, не решив проблему объективного определения сознания, не установив границы и структуру сознания, объективно производит интерпретации субъективного, мифологического свойства и в отношении сознания, и в отношении его феноменов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Суркова Л.В. Сознание в квантовом мире: новый диалог философии и науки // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. - 2007. - № 6. - С. 50-68.
2. Петров В.В. Научные метафоры: природа и механизмы функционирования // Философские основы научной теории. - Новосибирск: НГУ, 1985. - С. 196-220.
3. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание.
М.: Школа «Русская культура», 1999. - 216 с.
4. Хитров А.В. Джон Локк, Лоренс Стерн и метафоры сознания в философской психологии XVIII в. // Философия сознания:
классика и современность / Вторые Грязновские чтения. - М.: Издатель Савин С.А., 2007. - С. 45-54.
5. Максапетян А.Г Языки описания и модели мира (постановка вопроса) // Вопросы философии. - 2003. - № 2. - С. 53-б5.
6. Полозова И.В. Глубинные основания метафоры // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. - 2004. - № 3.
Поступила 19.11. 200S г.
УДК 101.1:316.7
СИСТЕМООБРАЗУЮЩАЯ РОЛЬ СИНЕРГЕТИКИ В ПРОЧТЕНИИ ТЕКСТА И ИНТЕРПРЕТАЦИИ СМЫСЛА
Т.В. Конюхова
Томский политехнический университет E-mail: [email protected]
Рассматриваются отдельные аспекты применения синергетического подхода к прочтению и интерпретации смысла текста в современном информационно-коммуникативном контексте. Показана двойственная природа текста. Раскрывается применение бифуркационного механизма к исследованию расширения диапазона эмерджентный интерпретаций текста в нелинейной модели прочтения.
Ключевые слова:
Прочтение текста, модели, семиосфера, бифуркационный механизм, смыслопорождение, полисмысловое явление, эмерджентный, синергетика, постмодернистский дискурс.
В современном научном знании применение междисциплинарных методов исследования к изучению различных феноменов и явлений является общепринятой тенденцией. Одной из причин такого положения вещей можно назвать ризомность и принципиальную неопределенность любого знания в постмодернистском дискурсе. Различные науки все больше оказывают влияние друг на друга, что и определяет размывание границ между ними, их взаимопроникновение и даже интеграцию в некоторых аспектах, заимствование и применение схожих методов, концепций и подходов. Подобное
взаимовлияние позволяет формировать комплексные теории на основе использования методологии междисциплинарной направленности и изучать различные объекты. Одной из таких методологий является синергетика.
Синергетика, как одно из ведущих направлений на данном этапе эволюции современной науки, играет системообразующую роль главной основы новой и во многом революционной концепции познания. Она репрезентует «естественно-научный вектор развития нелинейных динамик в современной культуре» . Интегрируясь с различ-
1. Метафора, как лингвистическое явление, объект стилистики и явление «духовной величины»
Как говорил Лихтенберг, «всё имеет свои глубины», поэтому в данной проблематике есть много аспектов требующих подробного рассмотрения. Первый аспект метафоры – языковой, так как метафора порождение речемыслительного процесса. Это двухкомпонентная или однокомпонентная структура, базирующаяся на образном отождествлении, как говорит канд.фил.н. И.А. Железнова-Липец, «метафора – свёрнутое сравнение».
Такое определение даёт метафоре БТС: «Употребление слова или выражения в переносном значении, основанное на сходстве, сравнении, аналогии» .
Метафора имеет в своей структуре аналогию, перенос по смежности, сродство абстрактного и конкретного. Например, в поэзии Ш. Бодлера мы можем встретить соединение абстрактного понятия с конкретным, такое сочетание помогает создать особую метафорическую философскую реальность. Неземное и земное, прекрасное и ужасное, где дуализм формирует компаративный троп: «берег Вечности», «берег пропасти», «осень идей», «драгоценности ужаса», «смерть, старый капитан», «алхимия горя», «драгоценный метал воли», «язвимый шпорами надежды», «флейты вздох», «оазис ужаса», «презрев стада людей, пасомые судьбой» одним словом «для смертных сердец божественный опиум». Метафора позволяет считывать философию писателя.
Метафора – результат аналитического процесса поиска соответствий между вещами. Оттого устремлённость к познанию пограничных или потусторонних реальностей часто происходит через механизм метафоры. То, что тяжело для понимания – моделируется.
Немногие из нас задумывается о том, как метафора незаменима в повседневном общении. «Стёртые» или «мёртвые» метафоры, метафорические штампы зачастую не замечаются нами, но существуют не только в языке поэзии, но и в быту, в политике, в искусстве. Там, где существует сфера эмоционального восприятия, существует метафора.
Долинин К.А. в «Стилистике французского языка» пишет о метафоре следующее, определяя её более значительным явлением, чем просто украшением: «В искусстве всё значимо, и метафора – не украшение, а средство выразить невыразимое» . Далее, Долинин цитирует Виноградова В.В. (Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М., Гослитиздат, 1945, с.89): «метафора, если она не штампована, есть акт утверждения индивидуального миропонимания, акт субъективной изоляции».
Существует много классификаций метафоры. Вопросом её классификации начал заниматься Аристотель. Если рассматривать лингвистический аспект метафоры, нам следует поговорить о её типологии. Вот одна из самых распространённых.
Приведём типологию метафоры Аристотеля, дополненную Тарасовой В.К.. Существуют качественные и относительные компаративные тропы.
1. Качественные компаративные тропы:
– тактильная метафора («И мы кормим наши любезные угрызения совести» Бодлер)
– визуальная метафора («Если страсть, яд, кинжал и пожар / Не вышили ещё своих приятных рисунков, / Банальной канвы наших жалких судеб» Бодлер)
– слуховая метафора («Когда мы вздыхаем, Смерть в наших лёгких / Спускается невидимой рекой глухих жалоб» Бодлер)
– вкусовая метафора («И твой дух не менее горькая бездна» Бодлер)
– качественная комбинированная метафора (стихотворение «Маяки» Бодлера)
2. Относительные компаративные тропы:
– функциональная метафора (основанная на необычном сочетании глагола и существительного)
– метафора по признаку существования (нестандартное сочетание прилагательного и существительного)
– метафора, построенная на пересечении значений двух слов (игра со значением одного и того же слова, напр. «горячее рыдание, что катится / грохочет из века в век», «cet ardent sanglot qui roule d’âge en âge». Глагол «rouler» можно интерпретировать двояко: грохотать и катиться).
Метафора может характеризоваться сразу по двум типам: например, тактильно-функциональная метафора из стихотворения «Падаль» Бодлера («Une charogne»): «червь, что поцелуями съест вас» («la vermine \ Qui vous mangera de baisers»).
В «Стилистике французского языка» Долинина К.А. определяет следующие виды метафор: одночленную (где представлен только образ) и двучленную (содержит две именные группы). Двучленная метафора: обращение, приложение, словосочетание с несогласованным определением – все они являются предикативной конструкцией . Одночленная метафора имеет свои подтипы: глагольная, адъективная, именная . Одночленные и двучленные метафоры бывают сложными и развёрнутыми. Двучленная метафора – это единство абстрактного и конкретного, семантическое противоречие практически всегда заключено в ней. «Многослойность» метафоры – полифония смыслов, важная особенность метафорической конструкции. Развёрнутая метафора моделирует абстрактное понятие через «развёртывающие и конкретизирующие» метафорические детали.
Говоря о структуре метафоры, следует отметить её некое отношение к антитезе. Внутренний антагонизм метафоры засвидетельствовал X. Ортега-и-Гассет в статье «Две великие метафоры» , метафора – «сокращённое противопоставление», т. к. она «работает на категориальном сдвиге» . Противоборство характеров явлений внутри метафоры роднит её с антитезой, но она сложнее обычной антитезы.
Исследуя метафору, необходимо особенно внимательно относиться к её структуре. Железнова-Липец И.А. в своей диссертации «Сравнение и метафора как средство создания художественного образа в русских разновременных переводах поэзии Ш. Бодлера» разграничила понятия метафоры и образного сравнения, сказав: «метафора же представляет собой образное отождествление» , тогда как в сравнении речь идёт об «образном подобии». Исследовательница подчёркивает, что «при анализе тропов необходимо особое внимание уделять их структуре» .
Приведённые выше метафоры из поэзии Шарля Пьера Бодлера помогают нам проникнуть в проблемы бытия, они носят метафизический характер. В статье «Салон 1846» Шарль Бодлер основал свою творческую позицию в тесной связи с использованием метафор: «Я всегда стремлюсь найти в окружающей нас природе примеры и метафоры, которые помогут мне охарактеризовать впечатления духовного порядка». Отсюда следует, что метафора не только факт языка, но и явление «духовного величины» .
Метафора писателя занимается созданием своего собственного поэтического метафорического универсума. Метафора повествует нам об экспрессивных возможностях сознания поэта, об уровне развития его эмоционального интеллекта.
2. Психический аспект метафоры
Если метафора является художественным средством прозаика или поэта, она берёт на себя эмоционально-смысловую нагрузку.
Поскольку метафора – выражение эстетических склонностей писателя, облачённое в двухкомпонентную образную структуру-отождествление – она высветляет психологию чувства поэта. Показателем чего является метафора? Катализатором способностей души, ума, эмоционального интеллекта писателя.
В своей работе «О физиологии эмоционально-эстетических процессов» Салямон Л. С. Пишет о том, что «Словесные сигналы писателя призваны вызывать в центральной нервной системе читателя эмоциональный образ (…) художественное слово прибегает к специальным средствам, использует приёмы гиперболы, метафоры и т п» .
Долинин пишет, что «в каждой поддающейся рациональному истолкованию метафоре можно выделить какое-то общее, действительное для всех ядро значения, за пределами которого лежит область субъективных ассоциаций» .
Метафора – подруга творческого мышления, сосредоточенная на двух явлениях по сходству, она раскрывает логику мыслей писателя, и даже тип репрезентативного восприятия мира человеком: аудиальное, визуальное… кто он, писатель – мы узнаём по образным приёмам.
Метафора – это способ пробудить чувство высказыванием, построенным по аналогии с каким-то другим объектом, это кодирование реакции сознания читателя, таинственный язык, расшифровывающий человеческое сознание и логику дружбы идей, это тайнопись чувства и мысли. Метафора – выражение личности поэта, зеркало сознания и менталитета. Если Бодлер считает, что музыка должна наполнять изнутри образы стихотворения, это отразится и в метафорах: Bienheureuse la cloche au gosier vigoureux.
3. Метафора, как следствие нашего опыта и действий
Американские учёные Джордж Лакоф и Марк Джонсон изучили много теорий метафоры, чтобы создать свою теоретическую базу, для этого достаточно заглянуть в список использованной литературы в конце их книги «Метафоры, которыми мы живём». Главной задачей их книги является доказательство связи метафор с нашей концептуальной системой. Главной идеей – метафора – экстралингвистическое явление, результат нашего опыта, культуры и ежедневных впечатлений. Учёные доказывают, что наши действия и рассуждения метафорически организованы. На примере метафоры, существующей в западной культуре, «Спор-война», Лакоф и Джонсон прослеживают метафорическую «стратегию» ведения обыденного спора, где оппонент – противник, мы – атакуем, завоёвываем позиции аргументами или сдаём их. Всё это представляет собой единую метафорическую модель поведения: «Если ты используешь эту стратегию, он уничтожит тебя» («If you use that strategy, he’ll wipe you out»). «Он расстрелял все мои аргументы» («He shot down all of my arguments»). Когда мы спорим мы «побеждаем и теряем» («win and lose») наши аргументы. Мы можем «планировать и использовать стратегию» («plan and use strategies»), потому что идёт «словесная баталия» («verbal battle»).
Нанизывая метафору, за метафорой, как цепочку доказательств этой идеи, Лакоф и Джонсон приходят к заключению о метафорической концептуальной системе, которая руководит нашими действиями определённым образом. Концепт «спор» невозможно приравнять к концепту «мирной дискуссии», не потеряв особую модель поведения при этом. Если в иной восточной культуре метафорическая модель будет «спор – танец», скорее всего, это будет подмена концепта «спора» на концепт «разговор». Тактика поведения при танце теряет свой агрессивный, военный, захватнический характер. Метафорическая модель будет «дискуссия – танец», где тактика ведения будет соответствовать плавным и равномерным шагам, где будет отсутствовать элемент войны. Т.е. существуют разные метафорические модели в разных культурах, управляющие нашим поведением. Соответствующие культуры формируют соответствующие метафорические модели.
Метафора – концепт, что окружает нас: «metaphor is pervasive in everyday life, not just in language but in thought and action. Our ordinary conceptual system, in terms of which we both think and act, is fundamentally metaphorical in nature» («метафора проникает в повседневную жизнь, не только в язык, но и в мысли, и действия. Наша обычная концептуальная система, в терминах которой мы мыслим и ведём себя, глубинно метафорическая в своей природе», перевод А. Манцевода) .
4. Метафора, как следствие культуры народа
Метафора опосредована культурой того народа, в языке которого она родилась. Культурный фон – одна из наиболее важных составляющих, что создаёт метафорическое выражение. Традиции, заложенные культурой, связаны с человеком, как с социальным существом и определяют манеру его поведения, определяют способ мышления, т. е. контролируют и формируют метафорическую систему. Концептуальная система – зеркало культурного фона. Американские исследователи Лакоф и Джонсон доказали, что западные «пространственные метафоры» («orientational metaphors») находятся в противоречии с буддистскими традициями, которые формируют другие метафоры-модели поведения.
Процитируем Лакофа и Джонсона: «We are not claiming that all cultural values coherent with a metaphorical system actually exist, only that those that do exist and are deeply entrenched are consistent with the metaphorical system» («Мы не утверждаем, что все культурные ценности, связанные с метафорической системой, существуют, только те, что действительно существуют и глубоко закреплены согласуются с метафорической системой», перевод А. Манцевода) .
Существуют различные культуры, где «иметь меньше» – «лучше» («having less is better»), а метафорический концепт «больше – лучше» или «выше – лучше» («more is up») там не функционирует. Запад и Восток имеют очень различающиеся приоритеты и ценности. Далее, Лакоф и Джонсон пишут:
«Relative to what is important for a monastic group, the value system is both internally coherent and, with respect to what is important for the group, coherent with the major orientational metaphors of the mainstream culture» («Касательно того, что важно для монашеской общины, ценностная система внутренне связана с уважением того, что важно для этой группы людей, согласована с большинством пространственных метафор господствующей культуры») .
Пространственные метафоры отличны из-за разных логик мышления разных культур.
5. Метафора, как объект изучения философов, лингвистов и литературоведов
Метафорой интересовались Аристотель, Руссо, Кассирер и Гегель. В последнее время угол взгляда на метафору изменился, и её стали изучать не только как стилистическую особенность автора, но и как ключ к обыденной речи и процессам мышления. Укрепилась связь с логикой. Благодаря тому, что сфера употребления метафоры не только художественно-литературная, Р. Хофман создаёт ряд исследований о метафоре, он пишет о её практичности и о том, что она может быть применена в различных областях: «в психотерапевтических беседах и в разговорах между пилотами авиалиний, в ритуальных танцах и в языке программирования, в художественном воспитании и в квантовой механике» .
Метафора делает во многом человеческую речь богаче, но всё же в некоторых сферах она отсутствует, например, в судебной, там, где невозможно двоякое понимание. Там, где акцентируется эмоциональное воздействие, метафора возможна. Когда при частом употреблении метафора превращается в мёртвую, она становится незаметна в речи. «Рано или поздно, практическая речь убивает метафору» – пишет Арутюнова во вступительной статье к сборнику «Теория метафоры» . Метафора открывает нам тайны процесса смыслообразования, как неконвенциональные метафоры становятся традиционными. «Итогом процесса метафоризации, в конечном счете, изживающим метафору, являются категории языковой семантики. Изучение метафоры позволяет увидеть то сырье, из которого делается значение слова» .
Интересно, что к метафоре в речи относились отрицательно английские философы, представители рационализма, т.к. Томас Гоббс считал, что в речи слова должны передавать прямое значение слова, в этом суть языка, которой мешают метафоры. Джон Локк также осуждал «заблуждения рассудка» и двойные смыслы.
Фридрих Ницше, напротив, в своей работе «Об истине и лжи во вненравственном смысле» (1873) считает что метафора – единственный ключ к пониманию воображения, т.к. процесс познания метафоричен. «Что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, - короче, сумма человеческих отношений…; истины - иллюзии, о которых позабыли, что они таковы, метафоры, которые уже истрепались и стали чувственно бессильными»
X. Ортега-и-Гассет считает, что метафора помогает уловить «объекты высокой степени абстракции» . Дело в том, что наше сознание, процессы происходящие в нём и наше представление о мире тесно связаны, они определяют нашу нравственность и законы морали, по которым мы живём. Искусство и политика также определяются нашей концепцией мира. Ортега заключает, что «все огромное здание Вселенной, преисполненное жизни, покоится на крохотном и воздушном тельце метафоры» . Что само по себе является метафорой.
Вскоре (1923-1929гг.) появляется книга Кассирера, посвящённая исследованию символических форм в культуре: Cassirer E. Die Philosophie der Symbolischen Formen. В этой книге есть глава «Сила метафоры», где Кассирер исследует дологическое мышление и первичные формы представления о мироздании, мифологическое мышление. Понятие метафоры Кассирер не разграничивал с метонимией и синекдохой.
Символы, используемые в религии, искусстве и мифологии предоставляют доступ к сознанию. Однако все способы мышления Кассирером к метафоре не сводятся. Он делил их на два вида мыслительной деятельности: метафорическое (мифо-поэтическое) и дискурсивно-логическое мышление. Арутюнова пишет, что произошла очень важная вещь: «Из тезиса о внедрённости метафоры в мышление была выведена новая оценка ее познавательной функции. Было обращено внимание на моделирующую роль метафоры: метафора не только формирует представление об объекте, она также предопределяет способ и стиль мышления о нем» .
М. Минский в работе «Остроумие и логика когнитивного бессознательного» открывает связь аналогии и метафоры. Он создаёт теорию фреймов. Аналогии, по его мнению, позволяют нам увидеть одно явление «в свете» другого. Это «позволяет применить знание и опыт, приобретенные в одной области, для решения проблем в другой области» . Таким образом, метафора позволяет формироваться непредугаданным межфрейдовым связям между различными объектами. Осуществляется концептуализация понятия по аналогии с другой системой понятий.
У.О. Куайн писал, что «нет ничего более фундаментального для мышления и языка, чем наше ощущение подобия» . Ощущение подобия порождает метафоры.
Поэзия, художественная литература, по преимуществу, имеют дело с метафорами. Автор художественного текста, например, поэт, обладает иным взглядом на мир, если это хороший поэт, он не мыслит шаблонно. Его художественные средства должны быть свежи, чтобы пробудить в нас неожиданные чувства, а мысль – заставить работать. Гарсиа Лорка писал по этому поводу: «Всё, что угодно, - лишь бы, не смотреть неподвижно в одно и то же окно на одну и ту же картину. Светоч поэта - противоборство». Поэт направляет свои шаги к истине через борьбу с обыденным языком, он ломает привычное, чтобы через новое и нестандартное почувствовать новое знание о мире: «Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается напролом» .
Арутюнова трактует метафору не столько как «сокращённое сравнение», как её объясняли многие исследователи (Аристотель), но «сокращённое противопоставление». Речь идёт о категориальном сдвиге понятия, противоборстве идей в рамках одной метафоры. А. Вежбицкая и Ортега-и-Гассет осветили данный характер метафоры в своих работах: «Сравнение - градация - метафора» А. Вежбицкой и Ортега-и-Гассет «Две великие метафоры». Правда и ложь могут находиться в рамках одной метафоры, рождая новый смысл.
Метафорическое выражение более эффектно, когда понятия более дистанциированы. Установление далёких связей характеризует метафору.
Арутюнова приходит к следующим выводам, относительно метафоры:
«Метафору роднят с поэтическим дискурсом следующие черты: 1) слияние в ней образа и смысла, 2) контраст с тривиальной таксономией объектов, 3) категориальный сдвиг, 4) актуализация «случайных связей», 5) несводимость к буквальной перефразе, 6) синтетичность, диффузность значения, 7) допущение разных интерпретаций, 8) отсутствие или необязательность мотивации, 9) апелляция к воображению, а не знанию, 10) выбор кратчайшего пути к сущности объекта» .
6. Метафора и символ
Нам известно, что основу метафоры, равно как и символа составляет образ. Образ обладает двойной структурой – планом выражения и планом содержания. И метафора, и символ обращаются к образу, вследствие чего, есть исследователи, что не различают при характеристике стиля автора символ и метафору. Понятия «метафорический образ» и «символический образ» часто уравниваются, отождествляются. Метафора и символ обладают рядом близких признаков, из-за чего многие критики их сливают воедино. Однако Арутюнова считает, что с точки зрения семиотики, «метафора и символ не могут быть отождествлены» .
Критерий метафоры и символа – их стихийное возникновение. Метафора и символ являются объектами интерпретации, т. е. трактовки явления. Однако, по словам Арутюновой, если метафора основана на категориальном сдвиге, символ характеризуется стабилизацией формы. Символ проще, его структура проще.
Также, Арутюнова разграничивает символ и метафору следующим образом: «Схематизация означающего в символе делает его связь со значением менее органичной. Это кардинально отличает символ от метафоры, в которой отношения между образом и его осмыслением никогда не достигают полной конвенционализации» .
Исследовательница упоминает, что символам «не свойственна двусубъектность метафоры» .
Более того, метафора часто задействована при обозначении чего-либо конкретного и абстрактного, а символ тяготеет к «вечном и неземному», только абстрактному. Символ понимается как откровение. Арутюнова утверждает, что «символ часто имеет неотчетливые трансцендентные смыслы» , в нём можно найти «ощущение запредельности». Метафора конкретизирует и расширяет понятие о реальности, символ уводит от реального прочь. Символ, как правило, обозначает общие идеи.
Далее Арутюнова пишет о ещё одном очень важном, «причем фундаментальном» различии между символом и метафорой:
«Если переход от образа к метафоре вызван семантическими (то есть внутриязыковыми) нуждами и заботами, то переход к символу чаще всего определяется факторами экстралингвистического порядка» . Символ тяготеет к символике. Символом может стать кто-то или что-то для кого-то. До символа можно возвыситься, к нему можно подняться. Метафора не может стать чем-то для кого-то, она – языковой факт, выражение.
7. Отношения метафоры со сравнением, метаморфозой и метонимией.
Нам известно, что формальным разграничением сравнения и метафоры является употребление союзов «как, подобно, будто, словно». Это могут быть предикативы «подобен, напоминает, схож». Когда данная связка исключена из сравнения, данный образный приём превращается в метафору. Подобие преобразуется в тождество, т.е. меняется логика отношений двух объектов. Можно говорить о лаконичности структуры метафоры. Метафора основана на сокращении лексических единиц, сравнение расширяет метафору. «Если в классическом случае сравнение трехчленно (А сходно с В по признаку С), то метафора в норме двухчленна (А есть В)» .
Арутюнова указывает на то, что «метафора выражает устойчивое подобие, раскрывающее сущность предмета, и, в конечном счете, его постоянный признак» .
Далее, Арутюнова пишет о необходимости разграничения метафоры и метаморфозы. Она цитирует отрывки из статьи «О поэзии Анны Ахматовой» Виноградова В.В., который создал книгу «Поэтика русской литературы» (1976): «В метафоре нет никакого оттенка мысли о превращении предмета. Наоборот, “двуплановость”, сознание лишь словесного приравнивания одного “предмета” другому - резко отличному - неотъемлемая принадлежность метафоры. Вследствие этого следует обособлять от метафор и сравнений в собственном смысле тот приглагольный творительный падеж, который является семантическим привеском к предикату (с его объектами), средством его оживления, раскрытия его образного фона» . Метаморфоза – отсветы мифологического типа мышления, это древний способ мировосприятия. Метаморфоза предоставляет нам преобразованный мир в результате.
«Метаморфоза - это эпизод, сцена, явление; метафора пронизывает собой все развитие сюжета. Проникновение в область семантики свойственно метафоре, но не характерно для метаморфозы, которая, указывая на частное совпадение субстанций» .
Очень интересным и крайне сложным случаем для изучения метафоры и метаморфозы является их гибрид – автометафора, уникальное явление авторской стилистики. «На «перекрестке» метафоры и метаморфозы возникает автометафора - метафорическая самоидентификация поэта, проливающая некоторый свет на психологию творчества» .
При объяснении различий между метафорой и метонимией Арутюнова ссылается на Р. Якобсона, который осуществил исследование, посвященное данной теме в работе «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений».
Главное отличие – метонимия не может быть подобно метафоре употреблённой в предикате, так как она тяготеет к субъективной позиции. Семантическая сочетаемость также разграничивает понятия метафоры и метонимии. Метонимия определяет целое по его части. Метафора стремится к развёртыванию смысла. Арутюнова приходит к точному заключению о том, что «метафора - это, прежде всего, сдвиг в значении, метонимия - сдвиг в референции» .
В обращении, однако, они могут сливаться в одну фигуру. Так, например, при обращении «эй, шляпа!» одновременно происходит и метафорическая характеристика, и перенос по свойствам.
8. Кассирер. Сила метафоры
Эрнест Кассирер обращается к вопросам связи мифологического мышления и языкового, где духовные представления играют ведущую роль. Учёный ищет точку начала развития языка и мифа. Он находит её, и называет ничем иным, как метафорическим мышлением. Кассирер отмечает, что «именно метафора создает духовную связь между языком и мифом» . Кассирер ссылается на Шеллинга и Гердера и говорит о том, что мифология считалась «продуктом» языка. ««Базисная метафора», лежащая в основе любого мифотворчества, считалась собственно языковым явлением, подлежащим исследованию и интерпретации» . Кассирер даёт нам понять, что употребление метафор и привычка к метафорическому мышлению куда более древнее, чем миф, что персонификация и одушевление были рождены не поэтическим языком, а обыденной речью. Это «было необходимо для роста нашего языка и сознания. Было невозможно освоить внешний мир, познать и осмыслить его, постигнуть и назвать его реалии без этой базисной метафоры, этой универсальной мифологии, этого вдувания нашего собственного духа в хаос предметов и воссоздания его по нашему образу» . Пытаясь разгадать тайну связи мифа и метафоры, Кассирер обращается к Вернеру и его магии слов, к табуированию секретных смыслов: «В своем эволюционно-психологическом исследовании происхождения метафоры Вернер в высшей степени убедительно показал, что в этом виде метафоры, в замене одного понятия другим, решающую роль играют вполне определенные мотивы, коренящиеся в магическом мировоззрении, особенно некоторые типы табуирования слов и имен» .
Т.е. мифологическое мышление и язык с самых истоков находятся в единстве связей, их обособление происходит поэтапно. «Они являются различными побегами одной и той же ветви символического формообразования, происходящими от одного и того же акта духовной обработки, концентрации и возвышения простого представления» .
9. Иванюк: проблема метафоры и художественного текста
В своей книге «Метафора и литературное произведение» (1998) Иванюк Б.П. исследует различные аспекты метафоры: прагматический, историко-типологический и структурно-типологический. Исследователь заинтересован формой стихотворения-метафоры и подробно разбирает его типы: стихотворение-сравнение, стихотворение-символ, стихотворение аллегория. Рассматривается произведение как художественное целое в контексте метафоры, а также метафорический тип целостности произведения. Материалом для практического исследования послужила поэзия 19 века.
Учёный отчётливо понимает, что тема не новая, но «несмотря на огромный, предъявленный человечеству опыт исследования метафоры, она остается даже для диахронического коллективного ума непреодолимым объектом рефлексии: актуализация ее виртуальных свойств лишь отодвигает мысленный горизонт ее внутренней содержательности» .
Метафоричность обладает образопорождающей функцией, от того проблема изучения сознания всегда тянула за собой исследование метафорического мышления, затрагивается процесс «самоидентификации сознания».
Иванюк ставит вопрос о возникновении целой области научного знания – метафорологии, говорит о необходимости соединения усилий и достижений различных дисциплин для развития метафорологии, чья цель – понять процессы метафорического мифотворческого мышления. Иванюк приводит следующие аргументы в пользу значимости новой дисциплины: «Косвенным свидетельством признания роли метафоры в разных жизнепроявлениях сознания могут служить такие ее определения, как “базисная” (Э.Мак Кормак), “ориентационная”, “онтологическая” (Дж.Лакофф и М.Джонсон), “терапевтическая” (Д.Гордон) и т.д. Иначе говоря, метафора давно приобрела право быть объектом не только собственно филологических интересов, и ее комплексное изучение обусловило близкую вероятность формирования самостоятельной дисциплины – метафорологии» .
Вследствие своей заинтересованности изучения метафоры через литературное произведение, автор монографии предлагает свою методологию, он пишет о главном условии при анализе метафоры – «остранённости»: «Исследование метафоры через призму произведения предполагает особое, остраненное отношение к этой истории, отношение, при котором, во-первых, предшествующий опыт ее осмысления интегрируется в мнемоническом образе метафоры, равновеликом всему теоретическому объему этого понятия в его современном, состоявшемся понимании, а во-вторых, возникает априорный, проективный образ метафоры как объекта познания, содержащий в себе контурный прогноз ее оптимальных возможностей и значений» .
Далее, Иванюк рассуждает об эвристической пользе такого познания, в котором задействовано и метафорическое, и научное мышление в сопоставлении: «Сопоставление позволяет сформироваться пониманию того, что “опрощенный”, как бы вновь ставший “вещью в себе” объект-метафора создает вокруг себя поле виртуальности, обусловливающее возможность интенсифицировать содержательность метафоры до выявления ее типологического сходства с произведением» .
Метафора и художественное произведение представляют собой нерасчленимое целое метафорического смысла.
10. Метафора – путь к ирреальному (по материалам Эммануэля Адатт)
В книге Emmanuele Adatte Les Fleur du mal et Les Spleen de Paris. Essai sur le dépassement du réel (1986) есть раздел, посвящённый стилистике. В пятой главе, которая представляет собой описание «эстетических техник ухода от реального», есть подраздел «аналогии». Он представляет для нас особый интерес, так как многие французские исследователи, в том числе Emmanuele Adatte и Dominique Rince, представляют метафору как орудие аналогии. Аналогии – «ассоциации образов» , говорит Адат, и тут же берётся объяснять метафору. Так, например, «отрывок из поэмы в прозе Бодлера «Тирс» можно интерпретировать как прекрасную метафору эстетического приёма, который мы назовём аналогией .
J-P Richard в книге «Poesie et profondeur» (1955) определяет аналогию следующим образом: «Закон универсальной аналогии можно интерпретировать как вид вечного приглашения к путешествию: он предлагает воображению следовать через чувственную сеть соответствий» .
Emmanuele Adatte пишет о том, что «увидеть в чём аналогия позволяет Бодлеру миновать детерминизм реальности несложно» . Эммануэль Адатт говорит о том, что «поэмы основанные на аналогии наиболее отмечены счастьем, т.к. в них скольжение из одного мира в другой в непрерывном преобразовании творца» .
Поэма Бодлера «Маяки», которую отечественные литературоведы трактовали бы как системы метафор, Emmanuele Adatte называет «примером аналогии» . «Маяки Бодлера» представляют собой метафоры или аналогии, ведущие к постижению абстрактной сущности страдания и «смерти на берегу Вечности». Берег Вечности отрицает земную смерть, метафоры снова выводят нас к познанию ирреального.
Книга французского исследователя Dominique Rincé Baudelaire et la modernité poétique (1984), посвящённая Бодлеру и поэтической современности, имеет раздел «Аналогии, символы и соответствия», где автор связывает их воедино. Доминик Ринсэ трактует метафору как инструмент соответствий или аналогий. Ринсе уделяет внимание философии Сведенборга и Лаватёра, где соответствия между различными сущностями рассматривались как ключ к бытию. Ринсэ объединяет «абстрактный концепт аналогии» и «поэтические понятия “символ” и “соответствия”» .
Итак, подводя итоги нашим размышлениям, можно сказать, что метафора, это лингвистическое, эмоциональное, культурное и стилистическое явление, изучавшееся ни одну сотню лет во многих странах. Разные учёные её по-разному трактуют. Кто-то как орудие аналогии, кто-то как самостоятельное художественное средство, кто-то рассматривает её как факт психики, опыта и культуры. Много работ посвящено разграничению и сопоставлению символа и метафоры, поскольку метафора – символическая структура.
Разграничение метафоры со сравнением, метаморфозой и метонимией так же занимало умы учёных. Некоторые моменты остаются спорными до сих пор, например, автометафора – скрещение метонимии и метафоры, иногда очень сложное для литературного анализа. Истоки метафоры и её связь с мифологическим мышлением, рассмотренные Кассирером, помогают лучше понять нашу концептуальную систему. Метафора – путь к ирреальному, как рассказал об этом Эммануэль Адат.
В первую очередь, конечно, метафора – это лингвостилистическое явление. Говоря о метафорике художественного текста, следует сказать, что писатель моделирует свою метафорическо-философскую картину мира, согласуя с собственной эстетикой, опытом, интеллектом, философией, создавая каждый раз «психологический словарь» ощущений.
Жан-Поль Сартр в эссе «Бодлер» цитирует следующее рассуждение Шарля Бодлера о метафоре и аналогии: «Что такое поэт (я употребляю это слово в самом широком смысле), если не переводчик, не дешифровщик? У выдающихся поэтов не встретишь такой метафоры, такого эпитета или сравнения, которые не вписывались бы с математической точностью в данные обстоятельства, потому что эти сравнения, метафоры и эпитеты черпаются из неисчерпаемой сокровищницы вселенской аналогии и потому что их неоткуда больше почерпнуть» .
Далее Сартр приводит цитату из Новалиса – «Человек есть источник аналогий во Вселенной» . Можно заключить, что все метафорические прозрения и находки берут своё начало из идеи великого океана всеобщей аналогии. Шарль Пьер Бодлер развивает мысль о значении воображения, как креативной силы: «Именно благодаря воображению человек постиг духовный смысл цвета, контура, звука, запаха. На заре истории оно создало аналогию и метафору… Воображение – это царица истины, а одной из областей истинного является сфера возможного. Поистине, воображение соприродно беспредельному»
Моделирование метафорического смысла – безграничная область экспериментов поэта с сочетаемостью слов, столкновением смыслов, фонетической сеткой метафоры, психологическим эффектом, символичностью, интертекстуальностью, с метафорическими деталями, смыслообразующими рифмами, внутренними рифмами, метафоричными эпитетами, со всем арсеналом того, что может произвести в нашем сознании запланированную поэтом реакцию и отослать нашу мысль в направлении того, что символизирует метафора.
Александра Манцевода
Список использованной литературы:
1 Adatte Emmanuele. Les Fleur du mal et Les Spleen de Paris. Essai sur le dépassement du réel. Librairie José Corti, 1986, 187 p.
2 Hoffman R. Some implications of metaphor for philosophy and psychology of science. - In: The ubiquity of metaphor. Amsterdam, 1985, p.479.
3 Lakoff George and Johnsen Mark. Metaphors we live by. London: The university of Chicago press, 2003, 193 p.
4. Richard J-P. Poesie et profondeur. Editions du Seuil, 1955, 258 p.
5 Rincé Dominique. Baudelaire et la modernité poétique. Presses universitaires de France, 1984, 128 p.
6 Бодлер Ш-П. Салон 1846. Статьи об искусстве. http://bodlers.ru/salon-1846-goda.html
7 Большой толковый словарь русского языка. / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб. : «Норинт», 1998. – 536 с.
8 Долинин К.А. Интерпретация текста. - М.: Просвещение, 1985. – 288 с.
9 Долинин К. А. Стилистика французского языка. Л., «Просвещение», 1978. – 344 с.
10 Железнова-Липец Ирина Аркадьевна. Сравнение и метафора как средство создания художественного образа в русских разновременных переводах поэзии Ш. Бодлера: автореф. дис. канд. фил. наук. Казань, 2011. – 26 с.
11 Иванюк Б.П. Метафора и произведение (структурно-типологический, историко-типологический и прагматический аспекты исследования). – Черновцы: Рута, 1998. – 252 с.
12 Ницше Ф. Об истине и лжи во вненравственном смысле (1873). http://bookucheba.com/pervoistochniki-filosofii-knigi/istine-lji-vnenravstvennom-8171.html
13 Салямон Л. С. О физиологии эмоционально-эстетических процессов. – В сб.: Содружество наук и тайны творчества”. М., Искусство, 1968., 303 с.
14 Сартр Жан-Поль. Бодлер. Пер. с франц. Корсикова. Москва.: УРСС, 2004. – 184 с.
15 Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. - М.: Прогресс, 1990. - 512 с.
Страница 3 из 9
МЕТАФОРА В ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ
Термин “метафора” является древнегреческим по происхождению. Он произведен от глагола “metajerw” (“переносить”) и означает в переводе “перенесенное слово”, “слово в переносном значении” и был введен в состав словаря риторики и философии одним из учеников софистов Горгия и Продика – Исократом (436-338 до н.э.), известным афинским оратором, публицистом и учителем красноречия.
Первая философская трактовка метафоры была предложена Аристотелем (384-322 до н.э.), древнегреческим философом, сформулировавшим классическое определение метафоры в трактате “Поэтика”. Понимание Аристотеля оказало наибольшее влияние на представления о метафоре в течение последующих веков и определило отношение к ней философов. Понимание метафоры Аристотелем тесно связано с основными положениями его философского учения. Аристотель осуществил жесткое разделение риторики и логики, слитое еще у софистов, которые нередко пользовались в процессе логических доказательств чисто риторическими приемами, играя на многозначности слов, на неопределенности значений. Для Аристотеля же логика и поэтика представляют собой абсолютно различные сферы. Так, в работе “О софистических опровержениях” Аристотель отделяет истинные, то есть логические, умозаключения от мнимых, основанных на словах, показывая, что между ними существует такая же разница, как между подлинной и кажущейся добродетельностью, действительной или искусственной красотой. Аристотель описал важнейшие принципы логики и правила человеческого мышления в “Метафизике” и трудах, составивших его “Органон”. Метафора же была отнесена Аристотелем исключительно к сфере риторики и поэтики. В своей работе “Поэтика” Аристотель дает определение метафоре, где трактует ее как феномен своеобразной замены слов, как обмен, осуществляющийся на уровне лексики. Для Аристотеля “метафора – это несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, с вида на род, или с вида на вид или по аналогии”. С метафорой, согласно Аристотелю, мы имеем дело, если вещи придается имя ей не принадлежащее, а перенесенное от какой-либо другой вещи. (Поэтика 1457 г.)
Аристотель заложил основу и для другой важнейшей черты в понимании метафоры, пронесенной через всю историю риторики и философии и состоящей в том, что основой метафоры признается принцип сходства или подобия. Аристотель считал, что основанием для возможного переноса слов из одной области в другую является сходство между предметами. По Аристотелю “придумывать хорошие метафоры – это значит хорошо подмечать сходства”. Согласно Аристотелю перенос возможен в том случае, если между предметами существует сходство в каком-либо из отношений. Так, по Аристотелю, “чаша так относится к Дионису, как меч к Аресу, поэтому можно назвать чашу “щитом Диониса”, а щит – “чашей Ареса; или, например, старость так относится к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер “старостью дня”, а старость – “вечером жизни” или “закатом жизни”. На основании приведенных примеров видим, что метафора для Аристотеля представляет собой перенос, замену слов, осуществляющуюся на уровне лексики, феномен метафоры касается только слов и не затрагивает способ мышления о предмете. Метафора, согласно Аристотелю, принадлежит сфере речи, но не мысли. Метафора, согласно Аристотелю, связана с “lexiz”, но не с “dianoia”.
Таким образом, Аристотель положил начало традиционной модели метафоры – модели, описывающей действие метафоры только на уровне слов, не затрагивая уровень значений и смыслов. Понимание метафоры как лексического феномена представляет первый и наиболее поверхностный уровень осмысления ее природы. Но такое понимание метафоры было во многом оправданным. Оно было связано с определенным представлением о мышлении, принципы которого были разработаны Аристотелем. Мышление, подчиненное правилам формальной логики, стоящее на мощном фундаменте принципов тождества, запрещения противоречия и исключенного третьего, не могло иметь ничего общего с метафорой, представляющей собой иррациональный акт, которая осуществляет подстановку, замену имен различных, пусть даже в чем-то сходных вещей. Метафора для Аристотеля представляла собой явление внелогическое, и поэтому она была вынесена им за пределы сферы человеческого познания, представляющей наибольший интерес для философов.
Влияние Аристотеля на последующее развитие философской мысли, идущее от него понимание мышления, преимущественно как формально-логического, явилось основанием и для трактовки метафоры в истории философии, которое осуществлялось в духе принципов аристотелевской теории. Разделение Аристотелем риторики и логики, слов и мысли обусловило и возникновение двух линий по отношению к метафоре. Мы назовем их “риторической” и “логической” линиями в исследовании метафор.
Так, риторическая линия в теории метафоры – позиция, представляющая понимание метафоры с точки зрения ее роли для языка как феномена, осуществляющего в языке ряд значительных функций. “Риторики”, теоретики речи, исследовали метафору с точки зрения ее роли для языка и понимали ее как языковой феномен, осуществляющий в языке ряд значительных функций. “Логики” же, в свою очередь, описывали метафору с позиций мышления, поэтому с их точки зрения метафора оценивалась резко отрицательно, как средство, не имеющее отношения к истинному познанию мира и способное только искажать верную картину рациональных построений.
Вместе с тем, “риторики” и “логики” являются, несмотря на диаметральное различие в оценке метафоры, представителями одного и того же, идущего от Аристотеля, традиционного подхода к метафоре, разделяющего процессы языка и мысли, отгораживающего метафору от познания и осмысления реальности. Обе точки зрения обнаруживают близость, состоящую в убеждении о принадлежности метафоры только языку.
Обратимся вначале, как к более раннему, возникшему еще в античности, риторическому варианту и рассмотрим его основные позиции. Теоретики риторики (Теофраст, Деметрий, Квинтиллиан) рассматривали метафору как явление языка, лишенное семантического (содержательного) значения, они вписывали метафору в ряд фигур речи , определяя фигуру через ее синоним – форму , и прибегали для ее характеристики к сравнению с жестами и позами человеческого тела. В результате теоретики риторики определяют фигуру как выражение, которое воспринимается со стороны формы.
Метафора (как и другие фигуры речи) рассматривалась риториками только как оболочка для мыслей, как одеяние для языка. Такое сравнение метафоры с одеянием со временем становится каноническим: использование метафор говорящим чаще всего уподоблялось прикрыванию тела одеждой, а их понимание – его раздеванию. Отсюда вытекали и частые призывы к скромности в употреблении метафор. Украшенная речь традиционно сравнивалась с искусственной женской красотой, в то время как речь простая, безыскусная – с естественной красотой мужчины, и в силу этого последняя считалась более достойной и значительной.
С метафорой и фигуральным дискурсом в целом связывалась красота языка, противопоставляемая его ясности. По мнению большинства теоретиков риторики, для того, чтобы речь была ясной, требуется использовать слова в прямом смысле, но для того, чтобы речь была красивой, слова нужно употреблять преимущественно в переносном смысле. Согласно Квинтилиану, “слова ясны, когда они позволяют как следует рассмотреть через них предметы, и прекрасны, когда мы восхищаемся ими как таковыми”.
Метафоры (и весь язык фигур) рассматривались риториками, в силу сказанного, как источник величайшего удовольствия .
Высоко оценивая важность метафоры для языка, риторики пришли к выводу, что метафора является средством, необходимым для осуществления ряда функций речи. В их числе следующие.
1. Эстетическая функция метафоры – функция, состоящая в том, чтобы украсить речь, сделать ее более выразительной и яркой. Метафора, действительно, делает речь более яркой, красочной, выразительной. Так, согласно Цицерону (106-43 гг. до н.э.) (“Об ораторе”), метафора является средством, обеспечивающим выразительность и красочность мыслей. Метафора призвана служить украшению речи, приданию стилю большей торжественности и возвышенности. Риторики постоянно отмечают “блистательность”, “приятность”, красоту метафоры.
2. Аксиологическая функция метафоры – функция, состоящая в том, чтобы передать оценку предмета говорящим. Риторики полагали, что метафора несет и оценочную функцию языка, то есть передает оценку предмета говорящим. Так, Аристотель показывает, что “различные слова представляют предмет не в одном и том же свете. Чтобы выставить предмет в хорошем свете, следует брать метафору от лучших предметов, а чтобы о том же самом предмете сказать дурно – нужно взять метафору от дурных вещей”. (Риторика 1405 г.) Согласно Теофрасту (370-288 гг. до н.э.), метафора используется “либо для возвеличивания предмета, либо для его приукрашивания”.
3. Номинативная функция метафоры – функция, состоящая в придании названий предметам, не имеющим первоначально собственного имени Риторики полагали, что метафора способствует рождению названий каких-либо предметов, служит развитию языка. Так, Цицерон показывает, что метафора возникла “из необходимости, из скудости словаря”. По мнению Квинтилиана, метафора содействует тому, чтобы ни один предмет не оставался без обозначения. “Имя или глагол оттуда, где он был употреблен в своем прямом назначении, переносится туда, где или отсутствует наименование, или переносное значение оказывается лучше прямого”. Принцип такой замены состоит в следующем: “Метафора должна либо занимать пустое место, либо становясь на чужое, быть значительнее того, что она вытесняет”.
Другой важный момент риторического подхода к метафоре состоит в сопоставлении ее с другими тропами (фигурами речи). Следует отметить, что в риторике древности еще не существовало четкого разделения на тропы и фигуры. Античной риторике были известны термины “троп”, “аллегория”, “ирония”, “фигура”, с которыми часто пересекалось или даже совпадало понятие метафоры. Трифон определяет не только метафору, но и троп в целом как манеру речи, отклоняющуюся от собственного смысла. Квинтиллиан, считая косвенный способ выражения одним из двух возможных модусов языка, определяет троп как обозначение вторичного (косвенного) смысла, отождествляя, тем самым, троп и метафору. Он, тем не менее, уже разводит понятия метафоры и аллегории, говоря об аллегории как о последовательности метафор или о некоей протяженной метафоре.
Вопрос о соотношении метафор с другими тропами поднимался особенно активно уже в гораздо более поздний период – во французской риторике ХVIII-ХIХ вв., представленной именами С. Дю Марсе (1676-1756), Н. Бозе (1717-1789), Э. Кондильяка (1714-1780) и П. Фонтанье. Французские теоретики уже более четко различали отдельные тропы и фигуры речи, ими, например, было осуществлено жесткое отделение метафоры от аллегории. Так, согласно Дю Марсе, различие между метафорой и аллегорией состоит в том, что при аллегории все слова речи образуют как бы буквальный смысл, хотя вовсе не тот, который говорящий стремится передать в данном высказывании. При метафоре же происходит пересечение буквальных и фигуральных выражений: фигуральное слово присоединяется к слову, взятому буквально. Таким образом, получается, что метафора имеет один (косвенный), а аллегория два смысла: она выражает один смысл, но заставляет воспринимать второй. По мнению Н. Бозе, между метафорой и аллегорией существует не качественное, но лишь количественное различие. Простая метафора, по его представлениям, включает в себя одно или два слова, непрерывная метафора – несколько большее число слов, а аллегория часто представляет собой развернутое выражение, которое может состоять из ряда предложений. Позиция П. Фонтанье ближе к точке зрения Дю Марсе: по его мнению, даже самая протяженная метафора имеет всего лишь один смысл – фигуральный, в то время как даже самая краткая аллегория предполагает наличие двух смыслов – буквального и фигурального.
Французские теоретики риторики не только разводят различные фигуральные выражения, но, кроме того, рассматривают место метафоры в целостной системе тропов. Так, Н. Бозе отделяет метафору, которая основывается на сходстве, от метонимии, основанной на соположении, и синекдохи, основанной на подчинении. В результате Н. Бозе определяет метафору как троп, выражающий некоторую идею вместо исходной на основе принципа сходства . Другой троп, метонимия, определяется Бозе как обозначающий какую-либо идею вместо исходной, связанную с ней отношением соположения . Синекдоха же является тропом, выражающим идею, находящуюся с исходной в отношении подчинения . В системе П. Фонтанье также постулируется существование трех основных тропов – метафоры, метонимии и синекдохи, определения которых в общих чертах сходны с названными.
Во французской риторике происходит, кроме того, окончательное разделение понятий фигуры и тропа. Понятие фигуры мыслится как более широкое по сравнению с тропом. Так, у П. Фонтанье фигуры первоначально разделяются на словесные фигуры и фигуры мысли; словесные фигуры, в свою очередь, делятся не тропы и не-тропы. Тропы же подразделяются, с одной стороны, на фигуры значения (тропы в собственном смысле слова), к которым и относятся метафора и метонимия, и, с другой стороны, на фигуры выражения (сочетания слов), к которым следует относить олицетворение, гиперболу, литоту, иронию, аллегорию и др.
Другим важным тезисом “риторической” позиции является утверждение, что метафора по своей значимости и распространенности в языке не уступает буквальным выражениям. Деметрий Фалерский (З50-283 гг. до н.э.) утверждал, что “обиходная речь – лучшая наставница в использовании метафор. Она почти все употребляет в переносном значении, но мы не замечаем этого – с такой уверенностью это делается. Ее метафоры так искусны, что иногда кажутся буквальными выражениями”.
Подобные утверждения заставляли задумываться о реальной значимости метафоры, вели к поиску ее оснований. Риторики пытались найти корни метафоры, причины появления и употребления метафор. Но в качестве такой основы они видели только психологические особенности людей, или же, более широко, чувственную способность человека, что влекло за собой идею неполноценности метафоры, ее несовершенства по отношению к формам, представляющим собой более высокие стадии познания, – понятиям и категориям. Метафора поэтому не могла связываться ни с познавательным отношением к действительности, ни, тем более, с онтологическими отношениями к бытию. Метафора, следовательно, не могла представлять для философов никакой ценности.
Логическая линия в теории метафоры – позиция, представляющая понимание метафоры с позиций абстрактного мышления, трактующее ее резко отрицательно, как не имеющую отношения к истинному познанию мира и способную искажать картину рациональных построений.
Негативное отношение философов к метафоре в полной мере представлено в позиции “логиков”, утвердившейся в философии начиная с Нового времени. Согласно “логикам”, только буквальный язык связан с мышлением, и единственно адекватным средством выражения человеческих мыслей являются слова в собственном значении. Метафора же представляет собой отклоняющееся использование слов, не имеющее основания в мышлении, и поэтому использование метафор может привести только к заблуждению. Метафора, являющаяся для “логиков” формой, искажающей буквальные смыслы, не имеет, с их точки зрения, никакого когнитивного значения. Концепция “логиков” может быть представлена в тезисах, задающих “апофатическое” (негативное, отрицающее) определение метафоры: 1. Метафора есть неверное, несобственное, неоправданное употребление слов. “Метафора есть способ злоупотребления речью, когда слова используются не в том смысле, для которого они предназначены и поэтому могут обманывать других” (Т. Гоббс, “Левиафан”) 2. Метафора является средством, особенно непригодным для языка науки, средством, препятствующим человеку в поиске истины. “Хотя в обиходной речи позволительно, например, говорить, что “дорога ведет”, “пословица говорит то или это”, хотя дорога не может вести, а пословица говорить, но когда мы рассуждаем и ищем истину, такие речи недопустимы” (Т. Гоббс “Левиафан”).
Для “логиков” метафора как форма, противостоящая рационализации языка, подлежала изгнанию из философии, уничтожению в строгих рассуждениях. Так, Лейбниц Г. (1647-1716), создавая свой проект философского языка, построенного на строго рациональных принципах, не оставляет в нем место метафоре. “Все туманные выражения должны быть изгнаны из строгого философского языка, то есть из дефиниций, определений и доказательств”. По Лейбницу, для философии “ничто не может быть более чуждым, чем темная речь”. Существование сравнений, примеров, метафор оправданно лишь для того, чтобы “восстановить умственные силы утомленного читателя, дав им отдохнуть в этом приятном развлечении”. Суть позиции логиков лаконично выражают слова Дж. Беркли (1685-1753): “Философу следовало бы воздерживаться от метафоры”. В своем наиболее жестком варианте линия “логиков” воплотилась в философии позитивизма. Позитивистская критика метафоры основана на принципах, разработанных еще в Новое время. В позитивизме осуществлено логическое завершение деления слов на “собственные” и “отклоняющиеся”, жестко разделены когнитивная и эмоциональная функции языка. Представителями позитивизма метафора понималась как форма, выполняющая только эмоциональную функцию, и на этом основании она исключалась из языка положительной науки, предложения и слова которого считались находящимися во взаимооднозначном соответствии с фактами мира. Позитивизм основывался на убеждении, что научное знание, принятое как эталон познавательной деятельности, может быть сведено к буквальным и верифицируемым утверждениям. Считалось, что метафоры также могут быть заменены буквальными выражениями без всякой потери смысла и только в этом случае они могут соотноситься с реальностью. Для позитивистов, следовательно, метафора является лишь альтернативным способом высказывания, подлежащим “исправлению” с помощью слов в собственном, прямом смысле. По их мнению, у метафоры нет и не может быть никакого собственного когнитивного значения. Таким образом, от Аристотеля и до позитивистов понимание метафоры основывалось на традиционном разделении риторики и логики, эмоционального и когнитивного. Метафора понималась только как лексический феномен, осуществляющий ряд служебных функций речи и не связанный ни с познанием, ни с отношением человека к бытию.
Серьезную альтернативу господствующему пониманию метафоры, идущему от Аристотеля, могла представлять в истории философии философско-семантическая концепция метафоры Гермогена из Тарса (160-223 гг.) - родоначальника нетрадиционного подхода к метафоре и автора семантической теории метафоры. Гермоген, по-видимому, является единственным мыслителем античности, который увидел уникальную структуру метафоры, представляющей собой действие, свершающееся не только на уровне слов, но и в области мыслей. Гермоген пришел к идее о том, что эффект метафоры касается не только знаков, но и значений. Гермоген является автором “двухслойной” модели метафоры, в которой на первом уровне взаимодействуют слова, а на втором пересекаются уже семантические значения. В теории Гермогена на первом уровне метафора представлена словом, объединившим в себе два понятия, на втором она представляет собой идею, вобравшую в себя смыслы двух вещей. Но концепция Гермогена осталась незамеченной. Магистральное русло в понимании метафоры, как мы показали, было определено Аристотелем. Это обусловлено доминирующим в истории философии представлением о мышлении, согласно которому наибольшую ценность имело понятийно-логическое знание, представляющее собой познание всеобщих и необходимых закономерностей, знание же, основывающееся на чувстве, считалось имеющим подчиненное значение.
Господство традиционной модели метафоры в философии связано также и с другим доминирующим в истории философии воззрением, согласно которому язык вторичен по отношению к мысли и должен находиться на службе у мышления. Самостоятельного значения за языком большинством философов не признавалось. Так, согласно Гоббсу, язык является конвенцией, а слова – метками идей. “Для мудрых людей – слова лишь марки, которыми они пользуются для счета, для глупцов же они – полноценные монеты...”. Обороты языка (к их числу причислялись и метафоры) и не должны были рассматриваться как имеющие какую-либо значимость для философии. Более того, так как считалось, что они проистекают из несовершенного чувственного опыта, то на основе мышления их полагалось прояснить, очистить точными определениями, подчинить высшей человеческой способности постижения всеобщих и необходимых связей. Доминирование на протяжении длительного периода традиционной аристотелевской модели, таким образом, вполне объяснимо. Оно связано с абсолютизацией роли абстрактного мышления, недооценкой значимости чувственного познания и отрицанием самостоятельной ценности языковой реальности.
Но в философии существовала и другая, нетрадиционная модель метафоры – модель, рассматривающая действие метафоры на вербальном и смысловом уровнях, имеющая поначалу очень немногих представителей. Особенность таких нетрадиционных теорий в том, что они пытались постигнуть стоящие за метафорой более глубокие процессы. Они трактовали метафору как проявление фундаментальных человеческих свойств. Такая модель стала возможна в силу осознания того обстоятельства, что рациональное мышление имеет границы, что оно не абсолютно, что могут существовать и другие, внерациональные способы постижения мира описанные, например, эстетикой. К появлению нетрадиционной модели привели также воззрения о том, что язык представляет собой самостоятельную стихию, способную соприкасаться с реальностью не только через мышление. В истории философии к такой нетрадиционной модели принадлежат взгляды Дж. Вико, Ж.-Ж. Руссо, немецких романтиков и Фр. Ницше.
По мнению Дж. Вико (1688-1744), итальянского философа, утверждающего первичность символического языка по отношению к современному буквальному языку, – человеческий язык последовательно проходил три важнейшие стадии. На первой из них (стадии немоты) язык был немым, и для общения люди использовали знаки и жесты; на второй стадии (героической) появляется символический язык, основанный на сходствах, который был представлен образами, сравнениями и метафорами; на третьей стадии появился уже современный вокабулярный язык, состоящий из слов, смысл которых люди устанавливали по своему желанию.
Дж. Вико наиболее высоко оценивает язык героической эпохи. Вико обосновывал первичность поэтического фигурального языка по отношению к языку буквальному: “Ища происхождение языков и словесности, мы находим его в следующем факте: первобытные языческие народы в силу необходимости, связанной с самой их природой, были поэтами, они выражали себя посредством поэтических знаков”. Вико высоко оценивал свое открытие: “По-видимому, нам удалось опровергнуть общее заблуждение грамматистов, полагавших, что проза предваряла поэзию, а затем обнаружить единство происхождения поэзии, языков и словесности”.
Согласно взглядам Ж.-Ж. Руссо (1712-1778), представленным в работе “Опыт о происхождении языков”, метафора и, в целом, язык фигур, так же, как и для Д. Вико, является отражением первоначального, непосредственного, чувственного постижения мира. Метафора в его понимании служит наиболее ярким воплощением изначального понимания природы мироздания, которое осуществлялось на основе чувств. Язык, по мнению Руссо, является изначально метафоричным: так как первыми побуждениями к говорению были страсти, то первыми выражениями были тропы. Образный язык родился первым, а собственный смысл был обнаружен в последнюю очередь. Можно назвать вещи истинными именами лишь тогда, когда видишь их в подлинном облике. Поначалу люди говорили поэтическими образами, а научились рассуждать лишь много позже.
Сходные взгляды на метафору и на язык фигур в целом присущи немецким романтикам. Романтизм – философско-эстетическое движение начала ХIХ, провозглашающее первичность поэтического взгляда на мир и трактующее поэтический язык как отражающий интуитивное видение вещей. По их мнению, в метафоре в полной мере проявляет себя творческое отношение к миру, так как именно в ней запечатлено первичное интуитивное постижение мирового порядка. Романтики полагают, что изначальный язык человечества был поэтическим, смысл которого не может быть полностью передан через слова буквального языка, так как более богатый язык не может переводиться на более бедный без искажения. Согласно А.В. Шлегелю, аллегория, символика, олицетворение, а также симметрия и риторические фигуры являются принципами поэзии, а не ее элементами. Использование метафор позволяет воссоздавать изначальную картину мира, превосходящую его вторичное описание, осуществляемое посредством обычных рациональных категорий. Для представителей романтизма метафора представляет особенную ценность в силу того, что за ней стоит деятельность поэтического гения, постигающего действительность во всей ее полноте, в отличие от “стерильного” научного познания. По их мнению, в метафоре в полной мере проявляет себя творческое отношение к миру, так как именно в ней запечатлено первичное интуитивное постижение мирового порядка. Так, по словам одного из виднейших представителей немецкого романтизма А.В. Шлегеля, “...ономатопеи, метафоры, все виды тропов и олицетворение, фигуры речи, которые искусственная поэзия стремится использовать сознательно, в праязыке наличествуют сами по себе, существуют в нем с неизбежной необходимостью и даже полностью господствуют в нем; в этом и заключается элементарная поэзия, возникающая вместе с рождением языка”.Романтики полагают, что изначальный язык человечества был поэтическим, смысл которого не может быть полностью передан через слова буквального языка, так как более богатый язык не может переводиться на более бедный без искажения.
Одна из наиболее разработанных концепций метафоры в истории философии и попытка рассмотреть метафору в связи с важнейшими философскими проблемами (например, проблемой истины) была впервые осуществлена Фр. Ницше (1844-1900) – немецким философом, утверждающим идею принципиальной риторичности языка и метафоричности всех человеческих истин. Ницше, в значительной мере осознавая огромное значение языка и риторики для философии и науки, утверждал, что эстетическое измерение является фундаментом философского познания, и что метафора занимает в нем центральное место. Метафора трактовалась Ницше как образец особого языкового поведения, на котором основывается возможность описания мира и его познания.
По Ницше, тропы и метафора – истиннейшая природа языка. Нет никакого собственного значения, о нем можно говорить только в некоторых особых случаях. Согласно Ницше, такое положение вещей возможно потому, что основой знания является человек, а не бытие. Картина мира является ни чем иным, как “умноженным отпечатком одного первообраза-человека”. Все истины представляют собой перенос свойств субъекта на мир. Зафиксированные истины нашей культуры, в силу сказанного, представляют собой метафоры, превратившиеся в конвенции, метафоричность которых прочно забылась. “Истины есть иллюзии, о которых позабыли, что они таковы, метафоры, которые уже истрепались и стали бессильны над властью чувств”.
Ницше утверждал, что метафоры являются не просто лингвистическим феноменом, но представляют собой процесс, в котором мы сталкиваемся с миром. Метафорическая истина представляет собой перспективную истину, бесконечное творческое подражание, в котором границы мира являются подвижными. Метафорическая истина возникает из возможности различных интерпретаций любого явления, что отражается в многозначности метафоры.
По мнению Ницше, ценнейшим отношением между субъектом и объектом является эстетическое отношение, выражаемое метафорой. Язык, в связи с этим, рассматривается Ницше, не как адекватное отражение реальности, но видится им как конституирующая, одухотворяющая, поэтическая сила, являющаяся эстетическим фундаментом познания. Поэтому неискоренимым является побуждение человека к созданию метафор. Понятие же является производным от метафоры. Так, у Ницше: “Понятие, сухое и восьмиугольное, как игральная кость и такое же передвижное как она, все же является лишь обломком метафоры”. Таким образом, Ницше поставил серьезный вопрос о роли метафоры в познании и построении картины мира, обратил внимание на значительность гносеологических функций метафоры.
В ранних произведениях Ницше речь идет о тропах в целом, но в более поздних основой риторики выступает метафора. Так, в курсе составленных им лекций по риторике Ф. Ницше писал: “Несложно продемонстрировать, что те средства сознательного искусства, которые называются “риторическими”, присутствуют в языке и в его развитии как средства бессознательного искусства. Мы можем пойти настолько далеко, что скажем, что риторика – это расширение вкрапленных в язык приспособлений при ясном свете разума. Нет никакого не-риторического, “естественного” языка, который можно было бы использовать как исходную точку: сам по себе язык – это результат риторических трюков и приспособлений... Язык риторичен, ибо он стремится передавать только dоxа (мнение), а не еpistmе (истину). Тропы – это не что-то такое, что можно по желанию добавлять к языку или отнимать у языка, они – его истиннейшая природа. Нет никакого собственного значения, о нем можно говорить только в некоторых особых случаях”.
Согласно Ницше, такое положение вещей возможно потому, что основой знания является человек, а не бытие. Ницше провозглашает: “Что такое истина? Движущаяся армия метафор, метонимий, антропоморфизмов – короче, сумма человеческих отношений, которые после длительного использования кажутся нам фиксированными, каноничными и ограниченными.
Ницше утверждал, что метафоры являются не просто лингвистическим феноменом, но представляют собой процесс, в котором мы сталкиваемся с миром. Метафорическая истина представляет собой перспективную истину, бесконечное творческое подражание, в котором границы мира являются подвижными. Метафорическая истина возникает из возможности различных интерпретаций любого явления, что отражается в многозначности метафоры. “Вещь в себе” (ею была бы именно чистая беспоследственная истина) совершенно недостижима... для творца языка и в его глазах совершенно не заслуживает того, чтобы ее искать. Он обозначает только отношение вещей к людям и для выражения их пользуется самыми смелыми метафорами. Возбуждение нерва становится изображением! Первая метафора. Изображение становится звуком! Вторая метафора. И каждый раз полный прыжок совершенно в другую и чуждую область”. “Мы думаем, что знаем кое-что о самих вещах, когда говорим о деревьях, красках, снеге и цветах, на самом же деле мы обладаем лишь метафорами вещей, которые не соответствуют их первоначальным сущностям”. Данный фрагмент представляет различные варианты понимания метафоры Фр. Ницше, среди них: 1) превращение нервного возбуждения в образ; 2) перевод образа в звук; 3) перенесение внутреннего опыта в сферу объективного.
Фр. Ницше выделяет связанные между собой функции метафоры: 1) риторическую функцию, которая представляет собой возможность передачи внутренних переживаний субъекта, его аффектов и настроений; 2) поэтическую, осуществляющую подражание и катарсис, созидание иллюзорного мира, основанного на подражании внутренней человеческой действительности; 3) эпистемологическую функцию, состоящую в прозрении сходств и творческом построении нового образа мира.
По мнению Ницше, ценнейшим отношением между субъектом и объектом является эстетическое отношение, выражаемое метафорой. Язык, в связи с этим, рассматривается Ницше не как адекватное отражение реальности, но видится им как конституирующая, одухотворяющая, поэтическая сила, являющаяся эстетическим фундаментом познания. Поэтому неискоренимым является побуждение человека к созданию метафор. Оно ищет для своей реализации новые возможности и находит их в мифе и искусстве. Человек ломает “огромное строение понятий”. Он “разбрасывает обломки, иронически собирает их вновь, соединяя по парам наиболее чуждое и разделяя наиболее родственное, этим он доказывает, что им руководят не понятия, а интуиция”. Понятие же является производным от метафоры. Ницше сравнивает язык понятий с тюрьмой. Он выделяет два измерения языка, первое – формальное, использующееся в повседневной речи и науке, где преобладают врожденные языковые схемы, необоснованно претендующие на замещение структуры мира, и второе – поэтическое, использующееся гением для выражения творческого отношения к миру.
Таким образом, Ницше поставил серьезный вопрос о роли метафоры в познании и построении картины мира, обратил внимание на значительность гносеологических функций метафоры.
В результате, осуществив рассмотрение взглядов на метафору в истории философии, мы приходим к выводу, что философское осмысление метафоры определяется господствующим в философии мировидением, общепринятой философской парадигмой и понимание метафоры возможно лишь в контексте рассмотрения общих философских проблем.
МЕТАФОРА В ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ
Термин “метафора” является древнегреческим по происхождению. Он произведен от глагола “metajerw” (“переносить”) и означает в переводе “перенесенное слово”, “слово в переносном значении” и был введен в состав словаря риторики и философии одним из учеников софистов Горгия и Продика – Исократом (436-338 до н.э.), известным афинским оратором, публицистом и учителем красноречия.
Первая философская трактовка метафоры была предложена Аристотелем (384-322 до н.э.), древнегреческим философом, сформулировавшим классическое определение метафоры в трактате “Поэтика”. Понимание Аристотеля оказало наибольшее влияние на представления о метафоре в течение последующих веков и определило отношение к ней философов. Понимание метафоры Аристотелем тесно связано с основными положениями его философского учения. Аристотель осуществил жесткое разделение риторики и логики, слитое еще у софистов, которые нередко пользовались в процессе логических доказательств чисто риторическими приемами, играя на многозначности слов, на неопределенности значений. Для Аристотеля же логика и поэтика представляют собой абсолютно различные сферы.
Метафора же была отнесена Аристотелем исключительно к сфере риторики и поэтики. В своей работе “Поэтика” Аристотель дает определение метафоре, где трактует ее как феномен своеобразной замены слов, как обмен, осуществляющийся на уровне лексики. Для Аристотеля “метафора – это несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, с вида на род, или с вида на вид или по аналогии”. С метафорой, согласно Аристотелю, мы имеем дело, если вещи придается имя ей не принадлежащее, а перенесенное от какой-либо другой вещи. (Поэтика 1457 г.)
Аристотель заложил основу и для другой важнейшей черты в понимании метафоры, пронесенной через всю историю риторики и философии и состоящей в том, что основой метафоры признается принцип сходства или подобия. Аристотель считал, что основанием для возможного переноса слов из одной области в другую является сходство между предметами. По Аристотелю “придумывать хорошие метафоры – это значит хорошо подмечать сходства”.
ТЕОРИИ МЕТАФОРЫ ХХ ВЕКА
Осуществившиеся в ХХ веке изменения в философии, состоящие в отступлении от линии классического рационализма и появлении ряда иррационалистических учений (философия жизни, экзистенциализм), исходящие из признания в качестве основы мира начал, неподвластных логике, привели к существенному изменению представлений о метафоре. Такое появление новых, нетрадиционных взглядов на метафору является, по нашему мнению, прямым следствием изменения фундаментальных философских представлений. Изменение отношения к метафоре во многом связано также и с «лингвистическим поворотом», означающим, что, в отличие от классической философии, где язык не представлял особой философской проблемы, а понимался только как оболочка, в которой воплощается чистое мышление, философия ХХ века обратилась к языку как таковому. Язык вышел в центр философского анализа, он предстал неотделимым от человеческого сознания и опыта. В ХХ веке изменилось и соотношение позиций по отношению к метафоре: доминирующая линия «риториков» – «логиков», задающая отношение к метафоре на протяжении всей истории философии и идущая еще от Аристотеля, стала вторичной, и, наоборот, позиция, являющаяся менее влиятельной, связанная с именами Вико, Руссо и Ницше, стала определять новое понимание метафоры. Следует, правда, отметить, что в ХХ веке наряду с новыми воззрениями были достаточно сильны и взгляды позитивизма, продолжающего традицию «логиков», и новое, нетрадиционное понимание метафоры длительное время сосуществовало наряду с традиционной, позитивистской моделью. Вплоть до 50-х годов ХХ столетия были весьма влиятельными модели метафоры, созданные под влиянием позитивистских настроений.
В нетрадиционных теориях метафоры, которые стали преобладать во второй половине ХХ века, был совершен выход к новому уровню понимания метафорического процесса. Ими был сделан серьезный шаг от изучения феномена языковой метафоры к рассмотрению стоящих за ней более глубоких процессов сознания. Метафора стала рассматриваться в тесной связи с процессом сознания, и, более того, в отношении к постановке гносеологических и даже метафизических проблем. Такое новое открытие метафоры осуществилось, прежде всего, в англоязычной философской литературе и было тесно связано с именами А. Ричардса, М. Блэка, М. Бирдсли, Дж. Лакоффа, М. Джонсона и других теоретиков, а также с именем глубокого французского философа П. Рикера.
Наиболее важными достижениями современных теорий метафоры в философском отношении являются, по нашему мнению, следующие:
I. Указание на метафорический характер мышления . Согласно сторонникам новых воззрений, метафора является не просто языковым явлением, как традиционно предполагалось прежде, но она представляет собой форму мышления. В современных теориях утверждается, что метафоры языка являются производными от более глубоких процессов, происходящих в мышлении. Так, А. Ричардс (1898-1979) – английский философ, литературовед, лингвист, родоначальник интерактивного подхода к метафоре пишет: “Метафорична сама мысль, она развивается через сравнение, и отсюда возникают метафоры в языке”.
Представители нетрадиционной позиции понимают под метафорой не столько внешнюю форму языка, сколько стоящие за ней глубинные структуры мысли. Фигуры, обороты языка рассматриваются ими как внешнее проявление фундаментальных смысловых процессов.
Рассмотрение метафоры как формы мысли стало возможным, по нашему мнению, с появлением более широких воззрений на мышление, которое стало пониматься не только как формально-логическое, но и как обладающее творческим характером. С другой стороны, понимание метафоры как мыслительной формы в немалой степени способствовало изменению привычных взглядов на сознание, разрушению сложившихся стереотипов.
В рамках новой модели метафора преимущественно понимается как взаимодействие идей. Приведем здесь характерные цитаты: “Метафора – есть взаимодействие внутри одного слова двух мыслей о двух различных вещах” (А. Ричардс). “Тайна метафоры кроется в соединении, во взаимодействии двух мыслей, бьющих в одну точку. Значение метафоры – результат такого взаимодействия” (М. Блэк). Подобные теории получили название интерактивных моделей метафоры (от interaction (англ) – взаимодействие) – господствующее направление в теории метафоры ХХ века, трактующее метафору как взаимодействие идей
Согласно А. Ричардсу, действие метафоры осуществляется по следующему принципу: в метафоре различимы две идеи: первая характеризуется как “содержание” (“tenor”), другая же предстает как своего рода “оболочка” (“vehicle”). “Содержанием” называется подразумеваемая идея, “оболочкой” же является идея, которая призвана выражать данное содержание. Значение метафоры в результате является итогом одновременного сосуществования “оболочки” и “содержания”, оно возникает только в их взаимодействии. При этом предполагается, что “оболочка”, не является просто выражением содержания, которое остается неизменным, но “оболочка” и “содержание” дают в своем взаимодействии значение гораздо более богатое, чем каждый из этих компонентов в отдельности. Кроме того, может различаться роль “оболочки” и “содержания”: главным субъектом метафоры, в зависимости от ситуации, может быть как тот, так и другой компонент.
В противовес традиционным воззрениям, согласно которым метафора является своего рода сравнением и основывается прежде всего на сходстве, А. Ричардс показывает, что в метафоре сходство предполагается далеко не всегда. Значение метафоры, напротив, является результатом особого взаимодействия различных контекстов. “Свести вещи в неожиданном и поражающем единстве” – для эффекта метафоры, согласно Ричардсу, это не менее значимо, и часто более существенно, чем наличие между вещами сходных черт.
М. Блэк, крупнейший представитель нетрадиционной модели, предлагает рассмотрение метафоры как особого рода фильтра . По аналогии с закопченным стеклом, рисующим нам совершенно определенную картину звездного неба, М. Блэк трактует и метафору. Он задает вопрос: “Нельзя ли считать метафору таким же стеклом, а систему общепринятых ассоциаций фокусного слова сетью прочерченных линий?”. М. Блэк утверждает, что мы как бы “смотрим” на главный субъект сквозь метафорическое выражение, или, по-другому, главный субъект “проецируется” на область вспомогательного субъекта.
М. Блэк утверждает, что постижение метафоры не есть просто способ сравнения объектов. Напротив, мы используем одну целостную систему характеристик (например, в метафоре “человек есть волк” – характеристики волка), чтобы отфильтровать или организовать наше понимание какой-либо другой системы (“человек”). Взаимодействие предполагает демонстрирование одной системы признаков с помощью другой, чтобы создать новую концептуальную организацию или новую перспективу видения объекта.
Идея о том, что метафора представляет собой особую форму мысли, обыгрывалась в различного рода теориях взаимодействия, исследующих механизм действия метафоры. Представителями данных теориях был сделан вывод, что мыслительная деятельность, стоящая за метафорой, есть, по преимуществу, деятельность воображения . Метафора стала пониматься как продукт особой, когнитивно-имагинативной активности.
Теории взаимодействия, активно привлекающие деятельность воображения, были предложены, например, современными англоязычными философами, в числе которых В. Олридж, М. Хэстер, П. Хэнс. Действительно, исследование процессов, стоящих за метафорой, показало, что в осуществлении метафоры воображение играет важнейшую роль. Поэтому центральная идея М. Блэка о том, что при создании метафоры какая-либо система используется как фильтр или экран, через который воспринимается другая система, некоторыми англоязычными авторами была проинтерпретирована в терминах “аспектного видения” Л. Витгенштейна (1889-1951). Смысл данной теории “аспектного видения” в том, что действие метафоры осуществляется по принципу гештальт-переключения, позволяющего увидеть некую конфигурацию как какой-либо предмет. “Аспектное видение” состоит в том, что одно и то же заданное построение (типа “утка-кролик”) может быть увидено первоначально как одна вещь, а затем как другая. Эта деятельность понималась Л. Витгенштейном как включающая игру воображения. По его мнению, человек воспринимает в данном случае лишь формальную конфигурацию, но для того, чтобы представлять какой-либо один аспект (например, утку) или другой (кролика), необходима активность воображения.
Вывод, который необходимо сделать, познакомившись с современными моделями метафоры, состоит в том, что мыслительная деятельность, стоящая за метафорой, естьимагинация, деятельность воображения. Причем воображение следует рассматривать прежде всего не со стороны психологических характеристик, но под призмой его семантического значения.
Герменевтический подход в теории метафоры был осуществлен французским исследователем П. Рикером (р. 1913). Рикер предложил герменевтическую модель метафоры – модель, опирающуюся на идеи философской герменевтики и связывающую метафору с наиболее глубоким взглядом на мир, скрытым нашей повседневностью П. Рикер утверждает, что не может быть адекватной теории метафоры без учета процессов воображения и ощущения, но, вместе с тем, он настаивает на семантическом, а не психологическом понимании этих процессов. Поставив задачей усовершенствовать теорию метафоры и опираясь на семантическое понимание воображения, П. Рикер выделяет три этапа осуществления метафорического процесса:
Первый этап представляет собой некое схематизированное измерение. На данном этапе Рикер трактует воображение как своего рода “видение”, влияющее на логическое сближение различных идей.
Вторым этапом воображения является его изобразительное измерение. П. Рикер показывает, что для осуществления предикативной ассимиляции появление образов становится просто неизбежным, т.к. новые связи будут прочитываться именно в них. Он полагает, что изображение и воображение представляют собой конкретную среду, наподобие текучих потоков образов, в которой и сквозь которую можно увидеть сходства; через образы, кроме того, осуществляется сближение идей и изменение логических расстояний. По Рикеру, воображать – значит проявлять связи через изображения. П. Рикер показывает, что именно образы приводят метафорический процесс к конкретному завершению. Значение метафоры здесь позволяет прочитать себя на образе.
На третьем этапе теории метафоры П. Рикера, где происходит упразднение обыденной референции, присущей буквальному языку, воображению также отводится крайне важная роль. Функция воображения заключается здесь в том, чтобы задать приостановке буквальных смыслов конкретное измерение.
Современные исследователи, в связи с этим, заняты поиском наиболее оптимального определения метафоры. Можно назвать целый ряд таких определений, между которыми, вместе с тем, наблюдается некоторое сходство. Так, в различных теориях метафора определяется либо как сходство между областями «темы» и «носителя» (А. Ортони, А. Тверски), либо как взаимодействие между данными областями (М. Блэк, Р. Стернберг), либо как атрибуция черт из области носителя в область темы (Д. Гентнер, Д. Лакофф и М. Джонсон), либо как утверждение включенности в некоторый класс (С. Глаксберг). Следует также заметить, что основное число определений метафоры является семантическим по своему характеру в противовес прагматическим определениям, лишающим ее всякого когнитивного значения и считающим метафорическое значение или бессмыслицей, или заменой прямого значения в прагматических целях (Д. Дэвидсон).
В основе современного изучения метафоры, кроме того, лежит гипотеза, выдвинутая американскими исследователями Д. Лакоффом и М. Джонсоном, согласно которой метафора, рассматриваемая как осмысление одного явления в терминологии, присущей другим явлениям, является важнейшим способом создания языковой картины мира. Понимаемые таким образом метафоры, которые получили название концептуальных, рассматриваются в качестве глубинных оснований, формирующих представления человека о действительности.
В результате новейших исследований, посвященных метафоре, были описаны ее важнейшие функции , среди которых следует назвать: функцию создания сходства между двумя различными областями объектов (С. Глаксберг), функцию обеспечения способа понимания новой малоизученной области (Г. Родигер), а также функцию формирования особых межличностных отношений между говорящим и слушающим (Т. Коэн).
Последний этап исследования метафоры, начавшийся в последние 20-30 лет ХХ века, является междисциплинарным : он характеризуется рассмотрением метафоры не только с точки зрения лингвистики и философии, но также психолингвистики, когнитивной лингвистики, нейропсихологии и других наук. Следует отметить, что практически все исследователи (лингвисты, философы, психологи) сходятся в том, что метафора представляет особые когнитивные схемы, которые раньше считались присущими только поэтическому языку, и которые являются центральными для функционирования языка и речи.
Для изучения метафоры и ее познавательной ценности важную роль играет привлечение данных психологии . В психологических исследованиях метафора рассматривается как отличительная особенность человеческого интеллекта в сравнении с искусственным (Б. Бек; во многих направлениях современной психологии экспериментально подтверждается высокий когнитивный статус метафоры. Психологи также осуществляют поиск нейрофизиологического субстрата метафорического мышления.
Представляет большой интерес позиция Л. Марка и М. Борнстайна, рассматривающих в качестве основы метафоры явление синестезии , под которым понимается врожденная способность к пересечению потоков информации, получаемой человеком от различных органов чувств (умение “слышать цвета”, “видеть звуки”). Более того, метафоры в психологии начинают рассматриваться как отражение связей нейронных структур, сформировавшихся у целых поколений человеческого общества (Э.Р. Маккормак), что позволяет соотнести их с архетипической основой психики, в свое время открытой К.Г. Юнгом. Важным моментом исследования метафор является также установление их связи с работой преимущественно правого полушария (Р.Е. Гаскел). В психологии изучение метафор проводится также в соотношении с областью бессознательного и в связи с лечением психически больных (Р.Х. Браун, Р.М. Биллоу, Дж. Россман).
В связи с признанием высокого когнитивного статуса метафоры были осуществлены исследования, в результате которых была достаточно полно освещена ее роль в области познания, и, в основном, в сфере науки. Современные философы, среди которых большинство англоязычных, изучают функционирование метафор практически во всех фундаментальных и прикладных науках: математике (Р. Джонс), физике элементарных частиц (М. Хэссе), Р. Хоффман, биологии (Грубер), психологии (Д. Брунер, Д. Грудин, Э. Кохран), социологии (Р. Браун), историографии (Уайт), палеонтологии (С. Гоулд).
Результатом изучения научных метафор было выделение их важнейших функций (Р. Хоффман), описание соотношения метафор с моделями и аналогиями (Р. Харе), утверждение значительных эвристических возможностей метафоры в ситуации научного поиска (Г. Кулиев), а также конституирующей роли метафоры по отношению к научным теориям (Г. Гентнер).
Последнее десятилетие ознаменовалось появлением своего рода итоговых работ, рассматривающих феномен метафоры максимально полно, от освещения общего механизма ее действия до анализа конкретного ее использования в текстах различной природы (научных, художественных, политических). Здесь следует назвать прежде всего труды А. Гоутли “Язык метафоры” и Р. Гиббса “Поэтика Сознания”.
Следует отметить, что параллельно с научным (лингвистическим, нейропсихологическим) анализом метафоры и опирающимися на него исследованиями лингвистической философии происходило освоение метафоры представителями философии постмодернизма. В соответствии с тезисом о неизбежной поэтичности всякого мышления постмодернизм отстаивает идею о сущностной метафоричности любого, в том числе и философского, и даже научного языка. В рамках постмодернистской традиции, например, в работе “Философские маргиналии” Ж. Деррида, были предприняты попытки представить философию как особый литературный жанр и описать ее метафоры.
в отечественной философской литературе (как академической, так и постмодернистской) метафора изучалась явно недостаточно. Отечественные исследования метафоры были во многом вторичными, они проводились в рамках теоретических положений, сформулированных англоязычными авторами, среди которых наибольшее значение имели теория взаимодействия Ричардса – Блэка и теория Лакоффа и Джонсона о способности метафор структурировать образ реальности. Кроме того, в работах отечественных авторов, среди которых необходимо назвать прежде всего труды Арутюновой Н.Д., Гака В.В., Телия В.Н., преобладал интерес не столько к концептуальной, сколько к языковой метафоре. В качестве оригинальных работ, посвященных метафоре, следует назвать, прежде всего, исследования Лотмана Ю.М., который рассматривал метафору и другие тропы в связи с целостной природой творческого мышления. Некоторые исследователи, например, Петров В.В., Гусев С.С., Кулиев Г.Г., внесли свой вклад в изучение функционирования метафор в науке, который состоял в исследовании ими важнейших функций научных метафор, а также освещении роли метафор в формировании научной терминологии и в ситуации совершения научных открытий. К сожалению, в отечественной литературе почти не было сколько-нибудь значительных исследований, посвященных роли метафор в философии.
Кроме того, в отечественной литературе до сих пор фактически нет работ, представляющих междисциплинарное исследование метафоры и интегрирующих в себе результаты различных наук. Здесь можно назвать лишь труды Налимова В.В., рассматривающего присутствие метафор в науке как требование сформулированного Н. Бором принципа дополнительности. Одной из немногочисленных попыток привлечь для осмысления природы метафоры результаты современной науки является работа «Введение в лингвосинергетику» Герман И.А. и Пищальниковой В.А., в которой предлагается понимание метафоры с привлечением понятийного аппарата теории самоорганизации сложных систем.
madrace.ru ›filosofiya - m etafori/kurs- filosofs kaya…
Глава 1. Сущность и функции метафоры в философском познании.
§ 1. Гносеологическая сущность метафоры.
§ 2. Логическая природа и структура метафоры.
§ 3. Функции метафоры и свойства философского знания.
Глава 2. Метафора в модификациях философского знания.
§ 1. Метафоры в становящейся философии.
§ 2. Метафоры в сциентистски-ориентированной философии.
§ 3. Метафоры в неклассической философии.
§ 4. Метафоры в философии постмодернизма.
Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Метафора как форма выражения философских идей»
Актуальность темы исследования определяется в первую очередь ситуацией, в которой находится современная философия: меняющаяся структура социальной и духовной жизни общества, новые вызовы, обращенные к философии, и процесс нарастания ее внутреннего многообразия и усложнения отношений между различными направлениями в ней самой, требуют нового обращения к проблемам предметного и функционального самоопределения философии в системе духовной и познавательной деятельности. Одним из направлений осмысления данной проблемы служит анализ используемых философией средств выражения своих идей, осмысление их когнитивного статуса и задач, которые можно решать данными средствами, переформатирование инструментария философии в соответствии с ее новыми ориентациями. В этой связи исследование гносеологического потенциала философской метафоры, которая, с одной стороны, всегда использовалась в философии, а с другой стороны - неизменно оставалась одной из периферийных и периодически критикуемых форм представления философской идеи, оказывается востребованным.
Одной из наиболее значимых проблем в современных дискуссиях о гносеологическом статусе философии является проблема отношения философии к науке. Вопрос о том, в какой мере философия является формой научного знания, может и должна ориентироваться на эталоны научности, выступает в том числе и вопросом о языке философии, о способах высказывания ее идей. Несциентистское направление в философии указывает на неадекватность построения философской терминологии по научным образцам и, в свою очередь, ориентируется на художественные приемы выражения философской мысли. Таким образом, изучение вопроса о роли и месте метафоры в философии способствует прояснению более фундаментального вопроса о соотношении философии, науки и художественного творчества, получившего новые основания для актуализации на современном этапе.
Одним из важных направлений в развитии неклассической теории познания является разработка концепции многовариантности познания и сосуществования различных его видов в общественном и индивидуальном сознании. В плане разработки этой концепции особую роль приобретает выявление и изучение познавательных средств, характерных для различных видов знания; одним из таких средств, а также форм выражения познанного как раз является метафора. Поскольку метафора по-разному используется в научном, художественном, философском тексте, сохраняя при этом единство сущности, философское осмысление метафоры способствует также углублению понимания о соотношении общего и особенного в различных видах познавательной деятельности.
Наконец, актуальность темы исследования в практическом отношении связана также со значимостью дидактической и публицистической сторон существования философии в современном мире. И философия как учебная дисциплина, и философия как основание идейных позиций и ценностных суждений в современном обществе должна при обращении к аудитории использовать весь потенциал языка, и с этой точки зрения осмысление традиций, связанных с расширением выразительности философского высказывания - в частности, с использованием метафоры - также имеет значение.
Степень разработанности проблемы
Метафора рассматривалась как риторический прием в произведениях философов и риторов античности Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана и др. Как лингвистический феномен метафора рассматривается в работах русскоязычных и зарубежных авторов - Н.Д. Арутюновой, А.К. Авеличевой, А.К. Аверинцева, Б. Бридели, А. Вежбицкой, Н. Гудмена, Т. Добжиньской, К.К. Жоль, Ж. Женетта, С. Левина, Ю.М. Лотмана, A.A. Потебни, А. Ричардса, И.Г. Франк-Каменецкого, О.М. Фрейденберг, Р. Якобсона; метафора как риторический троп была изучена так называемой группой р. (Дюбуа Ж., Эделин Ф., Клинкинберг Ж.-М., Мэнге Ф., Пир Ф., Тринон А.) и др. Филологи определили специфику и место метафоры среди других тропов, роль метафоры в поэтическом и художественном творчестве. Но в этих работах нет отсылки к специфике и роли метафоры в философии и науке, к познавательному потенциалу метафоры, не исследована метафора как средство формирования философских и научных терминов и концепций.
Теории метафоры, в том числе исследования когнитивной природы метафоры, представлены в работах таких зарубежных авторов, как М. Блэк, М. Бридели, Н. Гудмен, Д. Дэвидсон, М. Джонсон, Э. Кассирер, Дж. Лакофф, Э. МакКормак, П. Манн, Дж. А. Миллер, Э. Ортони, Ч. Пирс, П. Рикер, А. Ричарде, Дж. Р. Серль, Ф. Уилрайт и др. Общие проблемы языка философии, использования в ней различных средств выражения рассматривались в работах Ж. Деррида, М.К. Мамардашвили, Ж. Маритена, X. Ортеги-и-Гассета, М.К. Тимофеевой и др.
Для понимания гносеологического потенциала метафоры интересно обращение к работам, посвященным аналогии как методу познания. Это исследования К.Б. Батороева, Э. Дюркгейма, Э. Маха, И.П. Мамыкина, А.И. Уёмова, В.А. Штоффа и др. Но здесь большей частью аналогия исследуется как метод естественных и технических наук, аналогия в гуманитарных науках вообще мало изучена. Кроме того, не была должным образом изучена проблема соотношения метафоры и аналогии.
Особый интерес представляют источники, сближающие и сопоставляющие философию с художественной литературой. Это работы Г. Гадамера, М.К. Мамардашвили, П. Манна, Ф. Ницше, М.А. Розова, некоторых представителей постмодернизма. Но в данном направлении скорее акцентируется общность, чем специфика философской метафоры.
Поскольку метафора рассматривалась в контексте различных форм существования философии, при написании данной работы использовалась историко-философская литература. Приоритет отдавался источникам, характеризующим «дух эпохи» и особенности самой философии в различные периоды ее существования. Это, в частности, работы В.Ф. Асмуса, И.И. Гарина, Ж. Гранье, A.A. Грицанова, И.П. Ильина, Н.Г. Краснояровой, А.Ф. Лосева, Б.В.
Маркова, Ю.П. Михаленко, A.JI. Субботина, К. Фишера, О.В. Хлебниковой, А.Н. Чанышева и др. При описании различных периодов и форм существования философии был неизбежен существенный отбор материала; в исследовании был выбран вариант предметного анализа отдельных философских концепций, в которых достаточно ярко выражены черты, наиболее типичные для каждой формы философствования. Таким образом, для специального рассмотрения были выбраны прежде всего тексты Платона, Ф. Бэкона, Ф. Ницше, Ж. Деррида; использовались также источники, посвященные анализу указанных концепций.
В отечественной философской литературе на данный момент имеется несколько работ, специально посвященных метафоре. Это работы Г.С. Баранова, М.А. Бурмистровой, Е.А. Гогоненковой, Л.Д. Гудкова, С.Ю. Деменско-го, Г.А. Ермоленко, Н.Ф. Крюковой, О.Н. Лагуты, С.А. Никитина, И.В. Полозовой, И.В. Сибирякова, О.В. Тарасова и др. Одному из динамических направлений современной лингвистики - политической метафорологии посвящены работы А.Н. Баранова, Э.В. Будаева, O.E. Рожковой и др. Тем не менее, они не исчерпали задач исследования именно философской метафоры.
В целом степень разработанности проблемы может быть оценена следующим образом. Метафора достаточно хорошо изучена с точки зрения языка, как лингвистический феномен. Это рассмотрение, с одной стороны, создает базу, а с другой - должно быть дополнено изучением метафоры с точки зрения функционирования самой философии, природы и направленности философского высказывания, которое пользуется метафорой как одним из своих средств. Необходимо прояснение вопросов о том, насколько органично такое использование, какие возможности оно создает для философии, как проявляются через использование метафоры интенции философского знания, а через изменение функций метафоры - изменение этих интенций в историческом развитии философии.
Анализ степени и направлений разработанности проблемы определил выбор объекта и предмета диссертационного исследования, постановку цели и задач работы.
Цель данной работы состоит в выявлении сущности и значения метафоры как способа выражения философской идеи, в контексте многообразия форм философского знания.
Для реализации поставленной цели в диссертации необходимо было решить следующие задачи:
1) дать анализ и оценку основных существующих подходов к определению сущности и логической структуры метафоры, определить на этой основе сущность метафоры в гносеологическом аспекте;
2) показать соотношение гносеологической сущности метафоры с близкими к ней формами выражения идеи (аналогия, риторические тропы) и выявить возможные функции метафоры, используемой в философском тексте;
3) систематизировать существующие классификации метафор и показать, какие виды метафор наиболее характерны для философского рассуждения;
4) исследовать специфику построения и функциональной направленности метафор в различных формах философского знания (формирующаяся и зрелая, сциентистская и несциентистская, классическая и неклассическая философия);
5) показать закономерность обращения философии к метафоре, выявить черты философского мышления, обусловливающие его интенцию к метафоричности.
Объектом диссертационного исследования является метафора как элемент философского текста.
Предметом исследования выступает использование метафоры для выражения философской идеи, спектр способов ее применения и ее потенциал в данном качестве.
Теоретико-методологическая основа исследования
Теоретической основой исследования являются произведения отечественных и зарубежных авторов по проблемам природы, построения и функций метафоры. Методологической основой работы выступает диалектический метод, взятый прежде всего в аспекте единства исторического и логического: метафора рассматривается в различных исторических вариациях философского познания с точки зрения ее общих логико-гносеологических функций. Среди общелогических методов использовался прежде всего анализ, конкретизированный в элементаристски-ориентированном варианте: метафора изучалась как одна из возможных смысловых единиц философского текста, «клеточка», сохраняющая основное качество целого, т.е. адекватно выражающая общую направленность и отражающая специфику философского знания.
При исследовании функционирования метафоры в различных модификациях философского знания применялся герменевтический метод. Базовой его техникой является интерпретация, включающая языковую (анализ этимологии выражений и их смыслов) и стилистическую (выявление жанровых ориентиров и анализ текста по законам этого жанра) процедуры; при анализе философских текстов данные технологии интерпретации применялись к обнаруживаемым в них метафорам.
Основные результаты диссертационного исследования, определившие его научную новизну, состоят в следующем:
1) определено, что гносеологическая сущность метафоры состоит в установлении непосредственной связи между внешне отдаленными понятиями в целях обогащения (расширения, уточнения, ассоциативного оформления) смыслового поля ключевого понятия через подключение к нему системы смыслов другого понятия;
2) систематизированы основные функции метафоры, определены как центральные для философской метафоры номинативная и онтологическая; инструментальная и объяснительная; этико-эмоциональная и мировоззренческая функции;
3) показано, что в философском знании удается обнаружить метафоры всех основных видов: именные, предикатные и сентенциальные; стертые и новые; структурные, ориентационные и онтологические, простые и развернутые; при этом различные операции в рамках философского познания (обобщение и выражение общего через особенное, структурирование объекта и рассмотрение его как целого, рефлексия над основаниями и экстраполяция) сопряжены с использованием разных метафор;
4) выявлены свойства философии, которые поддерживают допущение метафоричности представления философских идей: культивируемое многообразие концепций и способов философствования, обращенность к эмпирически труднодостижимым или недоступным объектам, мировоззренческая и ценностная направленность, возобновляющаяся и постоянно углубляющаяся рефлексия над основаниями, рациональный критицизм и диалогичность;
5) показано, что основными функциями метафоры на этапе формирования философии как особой области познания были номинативная и онтологическая функции; в сциентистски-ориентированной философии на первый план выходят инструментальная и объяснительная функции; в неклассической философии оказались особенно значимыми этико-эмоциональная и мировоззренческая функции; философия эпохи постмодерна использует метафору как средство отстранения привычного и культурной игры.
Положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Выявление гносеологической сущности метафоры составляет основу ее философского осмысления. Если лингвистика, особенно традиционная, рассматривает метафору как языковой феномен, то цель философии состоит в том, чтобы увидеть, каким образом через метафору реализуется мышление.
2. По логической структуре метафора близка к аналогии; их различие определяется прежде всего в плане задач и соответственно - ожидаемых результатов. Основная цель аналогии (не обязательно достигаемая) - получение истинного знания. Применение метафоры напрямую не связано с поиском истины: метафора ориентирована либо на получение нового знания, либо на е^о представление в процессах трансляции знания.
3. Основными гносеологическими условиями обеспечения эффективности метафоры в философском познании являются интенция к сущности, опора на главное в предмете и учет не только сходств, но и различий сопоставляемых объектов.
4. Гносеологические свойства метафоры, формирующие ее потенциал в качестве средства выражения философской идеи - возможность установления связи между близким и далеким объектами, единство концептуального и эмоционально-насыщенного образа, многоуровневость, ассоциативная гибкость, риторическая эффективность.
5. Присутствие метафоры во всех основных модификациях философского знания свидетельствует об органичности метафоры как средства выражения философской идеи.
Теоретическое значение диссертационного исследования заключается в разработке актуальной проблемы современной теории познания философии - проблемы общего и особенного в средствах выражения идей в контексте различных видов познания. Кроме того, полученные выводы могут послужить основой для изучения гносеологического аспекта других риторических средств.
Практическая значимость диссертационного исследования. Результаты исследования могут использоваться для обогащения способов представления идей в современной философии, а также в практике ее преподавания. Материалы и выводы исследования могут быть использованы в преподавании курсов философии и истории философии.
Структура диссертации подчинена общему замыслу работы, цели и логике исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, первая из которых включает три, вторая - четыре параграфа, заключения и списка литературы. В первой главе рассмотрены гносеологическая сущность, функции и типология философских метафор, во второй главе на основании сформулированных теоретических принципов осуществлен анализ функционирования метафоры в конкретных модификациях философского знания. Работа пред
Заключение диссертации по теме «Онтология и теория познания», Акишина, Елена Олеговна
Основные выводы по главе 2.
1. Метафора находит свое место в различных формах философского знания: в становящейся и зрелой, сциентистски и несциентистски ориентированной, классической и неклассической философии, что позволяет сделать заключение об адекватности и органичности метафоры как формы представления философской идеи.
2. В контексте становящейся философии метафора выполняет прежде всего номинативную функцию, обеспечивая формирование философской терминологии. Именно метафора позволяет строить первичные рациональные рассуждения об объектах, лежащих за пределами опыта, используя для описания мировых процессов существующие представления о более «земных», доступных процессах, что определяет значимость инструментальной функции. Поскольку для становящейся философии характерно сближение онтологии и аксиологии, в ней оказывается востребованным также эмоционально-экспрессивный потенциал метафоры. Наконец, поскольку философия в пери
179 Ж. Деррида Есть ли у философии свой язык?
150 од становления сохраняет непосредственную близость с художественным видением реальности, она имеет в качестве способа выражения философской мысли также эстетическое значение.
3. Специфика построения метафоры в античной философии состоит прежде всего в ее развернутости. Последовательное развертывание метафоры достаточно часто формирует общую структуру авторского текста.
4. В сциентистски-ориентированной философии на первый план выходит использование метафоры для обоснования и прояснения результатов познавательной деятельности, в частности - для объяснения и популяризации философских концепций. Возрастание значимости объяснительной функции метафор связано с изменением степени теоретичности философии, которое превращает трансляцию результатов философского познания в общественное сознание в относительно самостоятельную задачу. ч
5. Если для античной философии более характерно заимствование метафор между представителями (чаще всего) определенного философского направления при сохранении основного смысла, то в классической философии Нового времени расширяется практика использования метафор для критического анализа и противопоставления собственной позиции иной концепции. Кроме того, возникает тенденция трансляции метафор в рамках творчества одного автора из одного тематического раздела в другой - например, из гносеологии в социальную философию - также с переопределением смысла.
6. В рамках научного мышления, в том числе в сциентистски-ориентированной философии, метафора выступает как ядро аналогии, маркирует точку первичного эвристического прорыва, сопоставляющего ранее несравнимое и обнаруживающего глубинное единообразие. Она выступает, таким образом, как отправная точка для дальнейшего, уже собственно-научного рассуждения.
7. Поскольку метафора позволяет совершать перенос свойств с одной части мира (например, неодушевленной природы) на другую (например, на живую природу, на человеческое общество), в сциентистской философии она оказывается одним из необходимых инструментов построения универсальной картины мира.
8. Изменение позиции метафоры в неклассической философии связано прежде всего с глобальным изменением способа и направленности философствования. Значимыми для неклассической философии оказываются такие характеристики метафоры, как многозначность, длящаяся игра смыслов. Поскольку неклассическая философия ориентирована не на строго логическое, а на художественно-эмоциональное убеждение, в ней активно используется экспрессивный и аксиологический потенциал метафоры.
9. Если в классической философии метафоры локализуются, используясь для выражения определенных идей, то в неклассической философии тенденцией является такое построение, при котором отдельные метафоры смыкаются, покрывая все пространство текста. Новым принципом построения метафор становится в неклассической философии также метафора в метафоре, где в рамках контекста, метафорического в целом, его участники строят собственные метафоры. Новые способы построения метафор создают новые источники игры смыслов внутри и вокруг метафоры, существенно увеличивая ее интерпретационные возможности.
10. В философии постмодернизма метафора выступает формой проявления методологического принципа множественности и одним из основных инструментов деконструкции, строясь при этом так, чтобы индуцировать возможность бесконечного ряда интерпретаций.
11. Метафора является адекватным инструментом философского размышления, поскольку соответствует общему духу философии - ее ориентации на свободное и многостороннее познание, организованное эталонами открытой рациональности.
Заключение
Метафора является универсальным языковым феноменом. Она возникает как результат сдвигов существующих смысловых систем, понятий и вызывает появление возможности образования новых смыслов, не сводимых к понятиям, которые образуют метафорическое выражение. Для философии метафора является адекватным, органичным способом ее существования, она неустранима из философского дискурса, выполняет важные гносеологические функции в философии, выступает как форма выражения философских идей.
К основным функциям метафоры в философском познании относятся: номинативная и онтологическая; инструментальная, объяснительная и методологическая; этико-эмоциональная. Эстетическая функция метафоры, первоочередная в художественном контексте, для философского познания является периферийной. Основные гносеологические характеристики метафоры, определяющие выполнение указанных функций специфическим, отличным от других форм представления знания способом - многообразие способов построения, установление связи между близким и далеким объектами, единство концептуального и эмоционально-насыщенного образа, многоуровневость, ассоциативная гибкость, риторический потенциал.
Важным моментом является соотнесенность функций выполняемых метафорой с функциями самой философии, учитывая, разумеется, нетождественность различных философских практик, дискурсов, направлений. Одной из важнейших функций философии является функция мировоззренческая, способность философии постулировать и обосновывать представление о мире, месте и роли в нем человека. Мировоззренческая функция философии может быть соотнесена с мировоззренческой функцией метафоры, способной структурировать наше видение, понимание мира. «Возможно, что метафора вообще есть наиболее мощный лингвистический инструмент, который мы имеем в нашем распоряжении для преобразования действительности в мир, способный адаптироваться к целям и задачам человека. Метафора «антропоморфирует» социальную, а иногда даже физическую реальность и, осуществляя это, позволяет нам в истинном смысле этих слов приспособиться к окру
180 жающей действительности и стать для нее своим» . Помогая человеку встроиться в мир, в социальную и физическую действительность, структурируя и определяя наше видение мира, метафора выполняет мировоззренческую функцию. Соотношение той роли, которую играет метафора в философском тексте, с различными тематическими срезами философии - онтологией, гносеологией, антропологией, аксиологией - и роль метафоры в обеспечении их единства является перспективной темой дальнейшего исследования.
Метафора постоянно внедряется в контекст философии в процессе взаимодействия собственно-философских, художественных и научных стандартов познания и оказывается востребованной в различных способах философствования в связи с необходимостью риторической составляющей философии. Но данная особенность метафоры все же требует специального изучения и анализа. Идея множественности форм и способов познания, освоения действительности не исключает вопроса о границах применимости и уместности метафор. Остается открытым вопрос о соотнесенности философии и литературы, в частности философии и поэзии, философии и мифа. Слишком просто было бы определить эту соотнесенность лишь особенностью авторского стиля.
Интересной проблемой является выявление способа и форм образования метафоры. Метафора может быть образована на основании сходства, аналогии или системы общепринятых ассоциаций, или свободных ассоциаций и т.д. От этого зависит та роль, которую данная метафора играет в философии. Если метафора строится на основании системы общепринятых ассоциаций, то она переносит на незнакомые предметы и явления свойства известных, или привычную их оценку, структурируя, таким образом, наше видение, понимание мира. Если метафора формируется на основании свободных ассоциаций,
180 Анкерсмит Ф.Р. История и типология: взлет и падение метафоры. М., 2003. С. 85. то она ведет к ломке стереотипов, позволяет взглянуть на мир через многовариантность субъективного и т. д.
Метафора находит свое место в различных формах философского знания - в становящейся, классической, неклассической и даже антиклассической философии. Возможность изучения действия метафоричности в текстах различных учений, школ, направлений, течений философии ставит перед исследователем интересную и плодотворную задачу, причем не только с точки зрения историка философии: это позволяет провести сравнительный анализ, выявляя сходства, различия, пересечения направлений и проблем, ранее рассматривающихся как не связанные между собой. Заимствование, различное использование одних и тех же метафор, или, скажем, одного и того же вспомогательного субъекта метафоры при различии главного субъекта может дать материал и с точки зрения психологии философского поиска, и для исследования развития языка философии и взаимопроникновения идей. Постмодернизм акцентировал внимание на том факте, что один и тот же текст, одна и та же метафора обладают возможностью множества интерпретаций. Не только применение метафоры, но и ее интерпретации являются проявлением творчества, воображения, фантазии, позволяют сформировать новый взгляд, подход к какой-либо проблеме.
Метафора рассматривалась нами в данной работе как форма выражения философских идей. Но, согласно диалектике, форма не может быть безразличной к содержанию, как и содержание не может не зависеть от формы. Метафора - это «рефлектированная в себя» форма, способ определенности философского знания, порожденный особенностями его содержания и выражающий его дух. Метафора является адекватным инструментом философского размышления, поскольку в ней могут быть проявлены лучшие черты философии - гибкость и многосторонность рассмотрения, не останавливающееся движение мысли, соединение универсальности высказывания с возможностями персональной интерпретации, единство рационального понимания и ак-сиологически-ориентированного осмысления мира и человека.
Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Акишина, Елена Олеговна, 2009 год
1. Августин А. Исповедь блаженного Августина, епископа Гиппонского / Аврелий Августин. М.: ACT, 2006. 440, 8.с.
2. Авеличева А.К. Заметки о метафоре // Вестник МГУ. Сер. 10. Филология.-1973.-№ 1,-С. 18-29.
3. Авеличева А.К. Метафора и контекст // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1974. - № 3. - С. 30 - 40.
4. Аверинцев С.С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда // Аверинцев С.С., Франк-Каменецкий И.Г., Фрейденберг О.М. От слова к смыслу: Проблемы тропогенеза. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. 124с.
5. Анкерсмит Ф.Р. История и типология: взлет и падение метафоры. / пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломоец, В. Катаева М.: Прогресс - Традиция, 2003.-496 с.
6. Антропов В. А., Кашперский В. И. Наука и вненаучное знание. Екатеринбург: Изд-во УГТУ, 1997. 56 с.
7. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч.: В 4-х тт. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М.: Мысль, 1976. 550 с.
8. Аристотель. О душе // Сочинения в четырех томах, Т.1. Ред. В.Ф. Асмус. М. «Мысль», 1975 550с.; 1л. портр.
9. Аристотель. Поэтика // Аристотель. Поэтика. Риторика / Пер. с др.-греч. В. Аппельрота, Н. Платоновой. СПб: Издательский дом «Азбукаклассика», 2007. - 352с.
10. Аристотель. Риторика // Аристотель Поэтика. Риторика / Пер. с др,-греч. В. Аппельрота, Н. Платоновой. СПб: Издательский дом «Азбукаклассика», 2007. - 352с.
11. П.Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990.-512с.
12. Арутюнова Метафора в языке чувств // Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. -М., 1999. С. 385 - 399.
13. Арутюнова Н.Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М., 1979. - С. 147 - 174.
14. Асмус В.Ф. Античная философия: 3-е изд. - М.: Высш. шк., 1999. -400с.
15. Аствацатуров А. Три великие книги Фридриха Ницше. // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацату-рова СПб.: Худож. лит., 1993. - 672с.
16. Ахутин A.B. Понятие «природа» в античности и в Новое время. М.: Наука, 1988. 208с.
17. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: учеб. пособие / А.Н. Баранов. М.: Флинта: Наука, 2007. - 592с.
18. Баранов А.Н. Метафорические модели как дискурсивные практики // Известия АН. Серия Литературы и языка. 2004. - Т. 63. - № 1. - С. 33 -43.
19. Баранов А.Н. О типах сочетаемости метафорических моделей // Вопросы языкознания. 2003. - № 2. - С. 73 - 94.
20. Баранов Г.С. Научная метафора: модельно-семиотический подход. 4.1. Современные лингвофилософские концепции метафоры. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1992. 112с.
21. Баранов Г.С. Научная метафора: модельно-семиотический подход. 4.2. Теория научной метафоры. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1993. 200с.
22. Баранов Г.С. Философия метафоры. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2005.-472с.
23. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989.
24. Батороев К.Б. О сущности и эвристической роли метода аналогии // Вопросы философии, 1981. №8.
25. Батороев К.Б. Структура и методологическое значение кибернетического моделирования и аналогии. Новосибирск, 1970. - 292с.
26. Бердяев H.A. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда,1989. 608 с.
27. Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956.
28. Бессереброва Н.Д. Метафора как языковое явление // Значение и смысл слова.-М., 1987.-С. 156- 173.
29. Блэк М. Метафора // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - 512с.
30. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр 2-е изд. - М.: Добросвет, КДУ, 2006 - 389 с.
31. Бридели М. Метафорическое сплетение // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс,1990.-512с.
32. Будаев Э.В. Метафора в политической коммуникации: монография / Э.В. Будаев, А.П. Чудинов. М.: Флинта: Наука, 2008. - 248с.
33. Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е испр. и доп. изд. Т.1. Сост., общ. ред. и вспуп. статья A.JI. Субботина. М., «Мысль», 1977- 567с.
34. Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е, испр. и доп. изд. Т. 2. Сост., общ. ред. и вступит, статья A.JI. Субботина. М., «Мысль», 1978 575 с.
35. Бэкон Ф. Приготовления к естественной и экспериментальной истории // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е, испр. и доп. изд. Т. 2. Сост., общ. ред. и вступит, статья A.JI. Субботина. М., «Мысль», 1978 575 с.
36. Бэкон Ф. О мудрости древних // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е, испр. и доп. изд. Т. 2. Сост., общ. ред. и вступит, статья A.JI. Субботина. М., «Мысль», 1978 575 с.
37. Бэкон Ф. О началах и истоках // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е, испр. и доп. изд. Т. 2. Сост., общ. ред. и вступит, статья A.JI. Субботина. М., «Мысль», 1978 575 с.
38. Бюлер К. Языковая метафора // Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 2000. - С. 315 - 323.
39. Вежбицкая А. Сравнение градация - метафора // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. - М.: . Прогресс, 1990. -512с.
40. Гадамер Г. Философия и поэзия // Гадамер Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 116 125.
41. Галеви Д., Трубецкой Е. Фридрих Ницше М.: Изд-во Эксмо, 2003. - 480с. „
42. Гарин И.И. Ницше. M.: ТЕРРА, 2000. - 848с.
43. Горан В.П. Теоретические и методологические проблемы истории западной философии: монография / В.П. Горан, отв. ред. В.Н. карпович, Рос. акад. наук, Сиб. отд-ние, Ин-т филос. и права. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2007. - 269 с.
44. Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т. 2 / Сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов; Пер. с лат. И англ. М.: Мысль, 1991. - 731, 1. е., 1. л. ил. - (Филос. наследие)
45. Гогоненкова E.B. Метафора в науке: философско-методологический анализ. Специальность: 09.00.08 философия науки и техники. Авто-реф. дис. .канд. филос. наук. М., 2005.
46. Гранье Ж. Ницше / Жан Гранье; пер. с фр. В.А. Чернышева. М.: ACT: Астрель, - 2005. - 1582.с.
47. Грицанов A.A., Гурко E.H. Жак Деррида / A.A. Грицанов, E.H. Гурко. -Мн.: Книжный Дом, 2008. 256 с. - (Мыслители XX столетия).
48. Грицанов A.A. Жиль Делёз / A.A. Грицанов. Мн.: Книжный Дом, 2008. - 320 с. - (Мыслители XX столетия).
49. Группа ji: Дюбуа Ж., Эделин Ф., Клинкинберг Ж.-М., Мэнге Ф., Пир Ф., Тринон А. Общая риторика: Пер. с фр. / Общ. ред. А.К. Авеличева. Изд. 2-е, стереотипичное. М.: КомКнига, 2006. - 360с.
50. Губин, В. Д. Жизнь как метафора бытия. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2003.
51. Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М.: РУСИНА, 1994. 430с.
52. Гудмен Н. Метафора работа по совместительству // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. - 512с.
53. Гусев С.С. Смысл возможного. Коннотационная семантика: СПб.: Алетейя, 2002. - 192 с. - (Тела мысли)
54. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология: Введение в феноменологическую философию (главы из книги) // Вопросы философии. 1992.- №7. - С.136-176.
55. Данто А. Ницше как философ. Пер. с англ. А. Лавровой. М.: Идея -Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2001. - 280с.
56. Делез Ж. Логика смысла. М., Издательский Центр «Академия», 1995. -298 с.
57. Деменский С.Ю. Научность метафоры и метафоричность науки: Монография. Омск: Изд-во ОмГТУ, 2000. - 116 с.
58. Деррида Ж. Диссеминация / Ж. Деррида; пер. с франц. Д. Кралечкина. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. - 608 с.
59. Деррида Жак. Есть ли у философии свой язык? // http://www.antropolog.ru/doc/library/derrida/derrida
60. Деррида Ж. О грамматологии / Пер. с фр. и предисловие Н.С. Автоно-мовой. М.: Ad Marginem, 2000. - С. 124.
61. Деррида Ж. Позиции / пер. с фр. В.В. Бибихина. М.: Академический проект, 2007. - 160 с. - (Философские технологии).
62. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов // АН СССР, Ин-т философии; общая редакция и вступительная статья А.Ф. Лосева, перевод М.Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. - 620с.
63. Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990.-512с.
64. Ерилова С.Л. Метафора как средство выражения смысловой неопределенности в политическом дискурсе // Языковые подсистемы: стабильность и динамика. Тверь, 2002. - С. 101 - 109.
65. Ермакова О.П. Об иронии и метафоре // Облик слова. М., 1997. - С. 48-57.
66. Ермоленко Г.А. Методология философского познания: проблемы и перспективы: Монография. Краснодар: Кубанский государственный университет, 2004. - 120с.
67. Женетт Ж. Фигуры. В 2-х томах. Том 2. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998.-472с.
68. Жмудь JI. Я. Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб., 1994.-367с.
69. Жмудь JI. Я. Пифагор и его школа (ок. 530 ок. 430 гг. до н.э.) Л., 1990.192с.
70. Жоль К.К. Мысль, слово, метафора. Проблемы семиотики в философском освещении. Киев: Наукова думка, 1984. - 302 е.: рис.
71. Зайнулина JI.M. Метафора в свете типологии разносистемных языков // Теория поля в современном языкознании. Уфа, 2002. - С. 102 - 111.
72. Зализняк A.A. Метафора движения в концептуализации интеллектуальной деятельности // Логический анализ языка. Языки динамического мира.-Дубна, 1999. С. 312-320.
73. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М. Изд-во «Интрада», 2001 -384с.
74. Каменский 3. А. Философия как наука: Классическая традиция и современные споры. М.: Наука, 1995. 173 с.
75. Касавин И. Т. Текст. Контекст. Дискурс: Введение в социальную эпистемологию языка. М.: Канон+, РООИ «Реабилитация», 2008. 544 с.
76. Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - 512с.
77. Козловски П. Философские эпопеи: Об универсальных синтезах метафизики, поэзии и мифологии в гегельянстве, гностицизме и романтизме // Вопросы философии. 2000. №4.
78. Коренева М. Властитель дум // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацатурова СПб.: Худож. лит., 1993.- 672с.
79. Коршунов А. М., Мантатов В. В. Диалектика социального познания. М.: Политиздат, 1988. 216 с.
80. Красноярова Н. Г. Античная философия. Учения. Понятия. Метафоры. Часть 1: Учебное пособие. Омск: Изд-во ОмГТУ, 2006. - 180с.
81. Красноярова Н. Г. Философия и интеллектуальные метафоры Хорхе Луиса Борхеса // Гуманитарные исследования: Ежегодник. Омск: Изд-во ОмГТУ, 2003. Вып. 8. С. 38 46.
82. Крюкова Н.Ф. Метафора и смысловая организация текста: Монография. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - 163с.
83. Крюкова Н.Ф. Пространственно-временные характеристики метафори-зации // Язык в пространстве и времени. Самара, 2002. - С. 239 - 343.
84. Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. Боги и герои. Троянский цикл / Предисл. Н.К. Тимофеевой. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1992.-320с.
85. Лагута О.Н. Логика и лингвистика. Материалы специального курса: Учебное пособие для студентов филологических специальностей университетов. 2-е изд., испр. и доп. / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2007.- 158с.
86. Лакофф Джордж, Джонсон Марк Метафоры которыми мы живем. Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А.Н. Браранова. М.: Едиториал УРСС, 2004. - 256с.
87. Лапшин И. И. Философия изобретения и изобретение в философии: Введение в историю философии. М.: Республика, 1999. 399 с.
88. Ларошфуко Ф. и др. Суждения и афоризмы. / Ф. Ларошфуко, Б. Паскаль, Ж. Лабрюйер; Сост., предисл., примеч. Н. А. Жирмунской. М.: Политиздат, 1990. 384 с.
89. Левин С. Прагматическое отклонение высказывания // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. 512с.
90. Лойфман И. Я. Мировоззренческая сущность философии // Двадцать лекций по философии. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2001. С. 70-80.
91. Локк Дж. Соч.: В 3 т. М., 1985. - 622 с. - Т. 1.
92. Лосев А.Ф. Бытие имя - космос. М.: Мысль, 1993. - 958 с.
93. Лосев А.Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М., 1963. -583с.
94. Лосева И.Н. Теоретическое знание: Проблема генезиса и различения форм. Ростов-н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 1989. - 112 с.
95. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и поэтика текста // Труды по знаковым системам.- Вып.12.- Тарту: Изд-во Тарт. ун-та, 1981.- С.3-7.
96. Лучинская E.H. Постмодернистский дискурс: семиологический и лин-гвокультурологический аспекты интерпретации: Монография. Краснодар, 2002.- 197 с.
97. МакКормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Пргресс, 1990.-512с.
98. Маляр Т.Н. О метафоризации пространственных отношений // Лингвистика на рубеже эпох. М., 2001. - С. 75 - 88.
99. Мамыкин И.П. Аналогия в техническом творчестве. Минск, 1972.
100. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1992.
101. Мамардашвили, М. К. Лекции по античной философии. М.: Аграф, 1998.
102. Мамардашвили, М. К. О философии //Вопросы философии. 1991. №5. С.З- 10.
103. Ман, П. де. Аллегории чтения: Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста: Пер. с англ. / Пер., примеч., послесл. С.А. Никитина. - Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1999. 368 с.
104. Мареев С.Н., Мареева Е.В., Арсланов В.Г. Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие. М.: Академический Проект, 2001. -464с.
105. Маритен Ж. Философ в мире / Пер. с фр., послесл., коммент. Б. JI. Губмана. М.: Высшая школа, 1994. 192 с.
106. Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше. СПб.: «Владимир Даль», 2005. - 788с.
107. Маркова JI.A. Человек и мир в науке и в искусстве. М.: Канон+, РООИ «Реабилитация», 2008. 384 с.
108. Маркова JL А. Философия из хаоса. Ж. Делёз и постмодернизм в философии, науке, религии. М.: Канон +, 2004. - 384 с. - (Современная философия).
109. Мартишина Н.И. Реальность и ее конструирование. Новосибирск: Изд-во СГУПСа, 2009. - 172с.
110. Мартишина Н. И. Типологизация мышления как классификационный принцип //Гуманитарные исследования: Ежегодник. Вып. 9. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2004. С. 48 54.
111. Матросов B.JI. Язык метафоры // Логика и язык. М., 1985. - С. 45 - 54.
112. Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования / Э. Max. -М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2003. 456с.
113. Метафора в языке и тексте: Коллективная монография. М.: Наука, 1988.-176 с.
114. Миллер Джордж А. Образы и модели, уподобления и метафоры // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - 512с.
115. Михаленко Ю.П. Ф. Бэкон и его учение. М. Издательство «Наука», 1975-264 с.
116. Многообразие жанров философского дискурса: Коллектив, монография: Учеб. пособие / Под ред. В. И. Плотникова. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2001. 276 с.
117. Никитин С.А. Метафора // Современный философский словарь/ Под общей ред. д.ф.н. профессора В.Е. Кемерова. - 3-е изд., испр. и доп. - М.: Академический проект, 2004. 864с.
118. Никифоров A.JL Является ли философия наукой? // Философские науки. 1989. №6. С. 42-52.
119. Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни. Сумерки кумиров, или как философствовать молотом. О философах. Об истине и лжи во вненравственном смысле: Пер. с нем. / Ф. Ницше, Минск: Харвест, 2003.-384с.
120. Ницше Ф. Веселая наука. // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацатурова - СПб.: Худож. лит., 1993. 672с.
121. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. / Пер. с нем. Е. Герцык и др. М.: Культурная революция, 2005. - 880с.
122. Ницше Ф. К генеалогии морали. Полемическое сочинение. // Ницше Ф. Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм: Сборник/Пер. с нем.; Худ. обл. М.В. Дра-ко. Мн.: ООО «Попурри», 1997. - 624с.
123. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацатурова СПб.: Худож. лит., 1993. - 672с.
124. Ницше Ф. Сумерки кумиров, или как философствуют молотом. // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацатурова СПб.: Худож. лит., 1993. - 672с.
125. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. // Ницше Ф. Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм: Сборник/Пер. с нем.; Худ. обл. М.В. Драко. Мн.: ООО «Попурри», 1997. - 624с.
126. Новейший философский словарь. Постмодернизм / Главный научный редактор и составитель A.A. Грицанов. Мн.: Современный литератор, 2007.-816с.
127. Общественное сознание и его формы / Под ред. В. И. Толстых. М.: Политиздат, 1986.
128. Ольховский Д.Б. Метафоричность художественного текста // Текст в языке и речевой деятельности. М., 1987. - С. 173 - 183.
129. Орбел Н. Ессе biber. Опыт ницшеанской апологии. // Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей / Пер. с нем. Е. Герцык и др. М.: Культурная революция, 2005. - 880с.
130. Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз./ Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990.-512с.
131. Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства. М.: Радуга, 1991. С. 40 228.
132. Ортега-и-Гассет X. Почему мы вновь пришли к философии? // Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства. М.: Радуга, 1991. С. 9 - 39.
133. Ортони Э. Роль сходства в уподоблении и метафоре // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз./ Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. 512с.
134. Падучева Е.В. Метафора и ее родственники // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура. М., 2004. - С. 187 - 203.
135. Перцев A.B. Типы методологий историко-философского исследования: Закат рационализма. Свердловск: Изд-во УрГУ, 1991. 196 с.
136. Платон Кратил // Собрание сочинений в четырех томах. Т I. М.: Мысль.
137. Платон Теэтет // Диалоги. Книга первая М.: Эксмо. 2008. 1232с.
138. Платон Менон // Диалоги. Книга первая М.: Эксмо. 2008. 1232с.
139. Платон Федр // Диалоги. Книга первая М.: Эксмо. 2008. 1232с.
140. Платон Федон // Диалоги. Книга первая М.: Эксмо. 2008. 1232с.
141. Платон Протагор // Диалоги. Книга первая М.: Эксмо. 2008. 1232с.
142. Платон. Государство // Диалоги. Книга вторая. М.: Эксмо, 2008. 1360с.
143. Платон. Тимей // Диалоги. Книга вторая. М.: Эксмо, 2008. 1360с.
144. Рассел Б. История западной философии: В 2 кн. Новосибирск, 1994. Кн. 1-2.
145. Рикер П. Живая метафора // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., иеп. польск. яз. / Ветуп. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Пргресс, 1990. - 512с.
146. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. 1. Античность. - ТОО ТК «Петрополис» Санкт-Петербург, 1997. -336с.
147. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Том 4. От романтизма до наших дней. ТОО ТК «Петрополис», СПб., 1997.-880с.
148. Религиоведение / Энциклопедический словарь. М.: Академический проект, 2006. - 1256с.
149. Рикер П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - 512с.
150. Риккерт Г. Философия жизни: Пер. с нем. M. М. Рубинштейн. Киев: Ника-центр, 1998. 440 с.
151. Ричарде А. Философия риторики // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. -512с.
152. Рожкова O.E. Метафоры в политическом дискурсе // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2005. - № 1. С. 98 - 101.
153. Розов М. А. Наука и литература: два мира или один? (Опыт эпистеми-ческих сопоставлений) // Альтернативные миры знания / Под ред. В.Н. Поруса и Е. Л. Чертковой. СПб.: Изд-во РХГИ, 2000. С. 80 101.
154. Рорти, Р. Тексты и куски // Логос. Философско-литературный журнал. №8. 1996. С. 173 189.
155. Руссо Ж.-Ж. Опыт о происхождении языков, а также о мелодии и музыкальном подражании // Сочинения / Пер. с фр. Н.И. Кареев и др.; Сост. и ред. Т.Г. Тетенькина. Калининград: Янтар. сказ, 2001. - 416с.
156. Серль Джон Р. Метафора // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. - М.: Прогресс, 1990. 512с.
157. Сибиряков И.В. Метафора: гносеологический статус, механизмы реализации и роль в познании. Монография / И.В. Сибиряков; Челяб. гос. акад. культуры и искусств. Челябинск, 2006. - 129 с.
158. Симашко Т.В., Литвинова М.Н. Как образуется метафора (деривационный аспект). Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1993 - 218 с.
159. Скляревская Г.Н. Метафоры в системе языка / отв. ред. Д.Н. Шмелев. СПб: Наука, 1993.- 152 с.
160. Стахова И. Значение метафоры в способе мышления и выражения в; науке // Познание в социальном контексте / Под ред. И. Т. Касавина. М.: Изд-во ИФ РАН, 1994. С.48 62.
161. Субботин А.Л. Фрэнсис Бэкон. М., Издательство «Мысль», 1974. - 175с.
162. Субботин А.Л. Фрэнсис Бэкон и принципы его философии // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е испр. и доп. изд. Т.1. Сост., общ. ред. и вспуп. статья А.Л. Субботина. М., «Мысль», 1977 567с.
163. Суровцев В.А., Сыров В.Н. Языковая игра и роль метафоры в научном познании /Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант № 97-03-04328.
164. Тарасов О.В. Соотношение метафоры и науки: основные философско-мировоззренческие подходы. Специальность: 09.00.01 Онтология и теория познания. Автореф. дис. . канд. филос. наук. Уфа, 2005.
165. Тимофеева М.К. Язык с позиции философии, психологии, математики: Учеб. Пособие / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2007. 144с.
166. Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс,1990.-512с.
167. Уемов А.И. Логические основы метода моделирования. М.: «Мысль», 1971.-311с.
168. Федяев, Д. М. Литературные формы приобщения к бытию. Омск: Изд-во Омского педагогического университета, 1998. 140 с.
169. Фейнман Р. Характер физических законов. М.: Наука, 1987. 160с.
170. Философское сознание: драматизм обновления. М.: Политиздат,1991. 413 с.
171. Фишер К. История новой философии: Введение в историю новой философии. Фрэнсис Бэкон Веруламский: Пер. с нем. / К. Фишер. - М.: ООО «Издательство ACT», 2003. 541, 3. с.
172. Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических тео-космогоний до возникновения атомистики / Издание подготовил A.B. Лебедев. М.: Наука, 1989. 576с.
173. Франк-Каменецкий И.Г. К вопросу о развитии поэтической метафоры // Аверницев С.С., Франк-Каменецский И.Г., Фрейденберг О.М. От слова к смыслу: Проблемы тропогенеза. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 124с.
174. Фрейденберг О.М. Проблема греческого литературного языка // Аверницев С.С., Франк-Каменецский И.Г., Фрейденберг О.М. От слова к смыслу: Проблемы тропогенеза. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 124с.
175. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. 2-е изд., испр. и доп.- М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998. 800 с.- (Исследования по фольклору и мифологии Востока).
176. Фулье (Фуйе) Альфред Жюль Эмиль. Ницще и имморализм.: Пер. с фр. Изд. 2-е, стереотипное. -М.: КомКнига, 2006. 328с.
177. Хлебников Г.В. Античная философская теология / Г.В. Хлебников; Ин-т науч. информ. по обществ, наукам РАН. М.: Наука, 2007. - 232с.
178. Хлебникова О. В. Основные проблемы постмодернистской философии: Методические указания при изучении курса «Философия» Омский гос. ун-т путей сообщения. Омск, 2006. 32 с.
179. Чанышев А.Н. Философия Древнего мира: Учеб. для вузов. М.: Высш. шк., 2001.-703с.
180. Чанышев А. Н. Италийская философия. М., 1975. - 216 с.
181. Швырев B.C. Научная рациональность: проблемы критического осмысления // Природа. М., 1992. № 4. С. 3 8.
182. Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры: Сборник: пер. с англ., фр., нем., исп. польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. 512с.
183. Ямвлих. О Пифагоровой жизни / Пер. с древнегреч. И.Ю. Мельниковой. М.: Алетейа, 2002. - 192 с.
184. Peres Constanze. On Using Metaphors in Philosophy // Philosophical Methodology /
185. Peters F. E. Greek Philosophical Terms. A Historical Lexicon. New York: New York university press. London: university of London press limited,1967.
Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.