Степенность христиан

Вся жизнь христиан была образцом умеренности. Заботясь, преимущественно, о внутреннем величии и благородстве, и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали всё то, что изобрела роскошь в преисполненном богатствами Римском государстве, как например, построение пышных зданий, обзаведение богатой мебелью, столами из слоновой кости, ложами из серебра, обтянутыми пурпуровою и вышитою золотом материей, золотую и серебряную посуду, украшенную резьбою и драгоценными камнями (Климент Александрийский, "О воспитании детей"). Вот, что нашли мучители в горнице, в которой жила св. Домна, богатейшая девица Никомидийская: Распятие, книгу Деяний Апостолов, рогожу на полу, глиняную кадильницу, лампаду и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Св. Дары для приобщения (Бароний, "Деяния мучч. Никомидийских," Летопись 29).
Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый ("О воспитании детей"), как знак чистоты, и притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили также весьма тонких материй, особенно шёлковых, (бывших тогда в такой ценности, что они продавались на вес золота); перстней, драгоценных камней, завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого посещения бань, излишней опрятности - словом, всего, что может возбудить чувственную любовь и вожделение (К. Александрийский, "О воспитании детей"; "Постановления апостолов"). Пруденций полагает первым знаком общения с христианами - перемену во внешности и отказ от украшений. Аполоний, древний писатель Церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря о их лжепророках: "Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли сие, или нет? Я докажу, что их пророки то делают" (Евсевий, "История...").
Некий мученик, желая обличить в измене одного лжехристианина, указал судьям, что этот обманщик завивал волосы, пристально смотрел на женщин, что ел много и издавал винный запах (Бароний, "Деяния св. Севастиана," Летопись 289). Вообще, внешне христиане держали себя сурово или, по крайней мере, просто и степенно. Некоторые из них вместо обыкновенной одежды носили философскую епанчу (Тертуллиан, "В защиту философской епанчи"), как, напр., блаж. Августин, Тертуллиан и св. Геракл, ученик Оригена.

Забав у них почти вовсе не было. Они не ходили ни на какие народные зрелища, ни в театр, ни в амфитеатр, ни в цирк ("Постановления апостолов"; Тертуллиан "О зрелищах"). В театре играли трагедии и комедии, в амфитеатре происходило сражение на мечах или травля зверей; цирк был предназначен для состязания на колесницах. Все эти зрелища составляли часть идолопочитания и бесовских празднеств, - сего уже довольно было для христиан, чтобы чувствовать к ним отвращение; но кроме того они смотрели на них, как на главный источник развращения нравов. "Можно ли, - говорит Тертуллиан, - любоваться изображением того, что делать не должно?" ("О зрелищах"). Театр представлял собой зрелище безстыдства, амфитеатр - безчеловечности, тогда как христиане от этого были столь далеки, что не хотели смотреть даже на казни, совершаемые правосудием. Обе эти забавы служили пищею страстей (Блаж. Августин "Исповедь"). И даже посещение цирка, сколь невинным оно не казалось, было строго запрещено свв. отцами из-за возмущений, которые там господствовали и которые ежедневно приводили к ссорам, дракам, нередко даже кровопролитию. Сверх сего великие издержки, шедшие на эти зрелища, праздность, которую они питали, встреча мужчин и женщин, которые сидели здесь вместе и могли друг друга рассматривать с полною свободою и любопытством, - всё это в глазах христиан было предметом, достойным порицания.

Христиане не менее порицали игру в кости и другие сидячие игры, как вредные и к тому же, развивающие леность (Климент Александрийский, "О воспитании детей"). Они осуждали громкий смех и всё то, чем он возбуждается, т. е. постыдными телодвижениями и словами (Климент Александрийский, "О воспитании детей"; свят. Ириней, "Постановления апостолов"). Они не хотели видеть в жизни христианина ничего неприличного, низкого, недостойного честных людей, ни слышать от него глупых речей и безполезной болтовни, свойственной простонародью и, особенно, женщинам, которую обвиняет ап. Павел, говоря: "слово ваше да будет всегда с благодатью" (Кол. 4:6). Против сих-то безпорядков, как предохранительное средство, предписывалось молчание.

Сему всему не следует удивляться, ибо любители забав часто порицаются и даже проклинаются Св. Писанием (Притч. 3:34; 12:18), а св. Павел осуждает именно то, что греки называли евтрапелией: забавные разговоры и поступки (Ефес. 5:4), из которых Аристотелю угодно было составить особенную добродетель. В самом деле, вся жизнь христианина состояла в том, чтобы заглаживать прежние грехи покаянием и предотвращать будущие умерщвлением страстей. Кающийся, поскольку хочет наказать себя за неумеренное наслаждение удовольствиями, должен это начать отречением от самых дозволенных удовольствий, ибо, чтобы истребить страсть или, по крайней мере, ослабить её, должно, сколько возможно менее, поблажать ей. Посему истинный христианин никогда не должен искать чувственного удовольствия, а разве мимоходом получать то, которое сопряжено с необходимыми потребностями жизни, как например, вкушением пищи и сном. Если он наслаждается чем-нибудь, то это наслаждение должно быть истинное: таков отдых после трудов, удовлетворяющий слабости нашего естества, которое бы изнемогло, если бы тело находилось в непрестанном действии и душа в неослабном напряжении. Но искать чувственного удовольствия и ставить его целью жизни - это совершенно противно обязанности самоотвержения, которая составляет сущность добродетелей христианских. Телесный труд или прекращение занятия возвращают бодрость душе; отдых, пища и сон восстанавливают телесные силы; забавы же ни к чему не нужны.

Но сколь ни сурова представляется нам жизнь первых христиан, не должно однако же воображать, что она была горестная. Св. Павел требовал от них, конечно, не невозможного, когда побуждал их к радости (Филип. 4:4). Если они и лишены были чрезмерных удовольствий, за которыми гоняется большая часть людей, то, с другой стороны, свободны были от печалей и других страстей, их терзающих, поскольку жили без честолюбия и корыстолюбия. Не имея привязанности к благам настоящей жизни, они легко переносили неприятности, их сердце исполнялось спокойствием чистой совести, радостью благих дел, через которые они старались угодить Богу и, наипаче, сладкою уверенностью в будущей жизни, в которой не будет никаких огорчений.

По этой причине забота о потомстве не тревожила их. Они желали своим детям, как и самим себе, одного блага - скорее отойти от мира (Тертуллиан, "О зрелищах"). Если они покидали их сиротами, как то часто случалось с мучениками, то знали, что Церковь будет их Матерью и что они ни в чем не потерпят нужды. Таким образом они жили своим рукоделием или доходами, часть которых уделяли нищим, без забот и нужд, чуждые не только низкой и сколько-нибудь неправедной корысти, но и всякого желания собирать и богатеть. Так, когда между гонениями некоторые из христиан стали собирать недвижимость и искать сокровищ в земле, - это отцами почиталось безпорядком, достойным оплакивания (свят. Киприан, "О падении"). Люди, настолько холодные ко всему земному, не могли быть пристрастными к удовольствиям чувственным. "Какое удовольствие, - говорит Тертуллиан, - может сравниться с тем, которое происходит от презрения к миру, от истинной свободы, от чистой совести, от навыка довольствоваться малым и не страшиться смерти? Попирать ногами языческих богов, изгонять демонов, целить болезни, испрашивать откровений, жить для Бога, - вот утехи, увеселительные зрелища христиан!" ("О зрелищах").

Союз христиан

Так жили христиане порознь, вне всего общества. В собраниях же их под именем Церкви греки подразумевали собрание народа для совещания о делах общественных. Так собрание народа в Эфесе называется в Деяниях "церковью" (Деян. 19:32). Посему, в отличие от мирской церкви, собрание верующих именовалось Божией Церковью. Ориген, опровергая Цельса, сравнивает эти две церкви и утверждает решительно, что судя даже по христианам, стоящим на низшей степени христианского совершенства, Церкви христианские как бы светили в мире. Из самого понятия о Церкви видно, что христиане каждого города составляли единое общество; и вот, что было одним из главных предлогов к гонению: собрания их казались предосудительными, как несогласные с законами правления, и их единодушие, которое на самом деле происходило только от взаимной любви, представлялось заговором (Тертуллиан, "Апология").

Действительно, христиане одного города или селения сводили между собою тесную дружбу в собраниях, назначенных для молитвы и других благочестивых упражнений, где они виделись почти каждый день. Здесь имели они частые беседы и советовались друг с другом даже о неважных вещах, - радость и горесть у них были общие. Если кто-нибудь из них получал от Бога особую милость, все принимали в том участие; если кто находился в состоянии покаяния, все испрашивали прощение. Они обращались между собою, как родные, называя друг друга отцом или сыном, братом или сестрою, смотря по возрасту и полу.

Этот союз укреплялся властью родителей в своем семействе и подчиненностью их священникам и епископу, как говорит свят. Ириней в своих письмах. Епископы находились между собою в тесном союзе; без общего согласия они не предпринимали ничего важного. Принадлежавшие к одному кругу часто сходились на Собор, когда имели для сего свободное время. Епископы же из дальних мест вели между собою частую переписку, весьма удобную из-за чрезмерной обширности Римского единодержавия, которое Господь нарочно устроил с тем, чтобы содействовать успехам Евангельской проповеди (Ориген, "Против Цельса"). Эти письма имели особую форму для предохранения их от подлога и прикрытия святых истин, необходимых особенно во время гонений (Киприан, "К Клименту Римскому," Письмо 9). Для большей безопасности письма посылались с клириками, а за их недостатком с людьми, нарочно для сего избранными. Но так как Церковь Божия не ограничивалась пределами Римской империи, а простирала свое владычество по всем окрестным странам, то единство веры и нравов, общее всем христианам, было достойным ещё большего удивления при столь великом разнообразии народов, особенно когда замечали, что истинная религия отучила своих последователей от самых грубых и безрассудных привычек. После сего можно сказать, что Вселенская Церковь составляла точно одно тело, члены которого соединялись союзом не только веры, но и любви взаимной.

Молитва

Таким образом, новокрещенные мало-помалу вступали в новую жизнь, духовную и благодатную, что прежде казалось им невозможным, а теперь уже находили нетрудным. Первым и главным занятием их была молитва; согласно с учением апостола Павла о непрестанной молитве, христиане все меры принимали к тому, чтобы как можно чаще устремлять свой дух к Богу и вещам Божественным. Они всегда, когда только возможно было, молились вместе (св. Игнатий, "Письмо к Ефесянам"; Тертуллиан, "Апология"), быв уверены, что большее число просящих у Бога известных благодеяний имеет и большее право на получение их, по слову Спасителя (Мат. 18:19-20). Поэтому св. Игнатий за правило поставляет св. Поликарпу, чтобы собрания были часты, и советует справляться о присутствии каждого из верных по имени. К упомянутому побуждению присоединялось ещё и то, что присутствие пастырей, обыкновенно, придает более важности общественным молитвам, и предстоящие своим примером побуждают друг друга к ревности и благочестию.

Общественные молитвы, на которые, преимущественно, собирались верные, совершались утром и вечером. Их учили, таким образом, освящать начало и конец дня ("Постановления апостолов") и отнюдь, не извинять себя житейскими делами, которые были только прибавлением к духовным делам. Утренние молитвы, по-видимому заменяли утреннюю ветхозаветную жертву, а вечерние - вечернюю, и употреблялись для освящения начала ночи. Их иногда называли светильнами, потому что они совершались в такое время, когда уже начинали зажигать светильники, и теперь, в это время поется известный стих, напоминающий о свете. Общественное молитвословие, обычно, заключалось взаимным лобзанием мира (Тертуллиан, "О молитве Господней"). Те, кто не мог присутствовать в собрании: больные, заключенные в темницу, путешествующие - собирались между собою, как только это было возможно, и, если находились порознь, то не преставали, однако же, молиться в положенное время.

Кроме утра и вечера молились ещё в 3-м, 6-м и 9-м часу дня и в продолжение ночи. Климент Александрийский, Тертуллиан и св. Киприан ясно обозначают все эти молитвы. Они утверждают их примерами из Ветхого и Нового Заветов и приводят на то глубокие причины. Ориген требует, чтобы молились, по крайней мере, утром, в полдень, вечером и ночью ("О молитве"). Молящиеся, по обычаю, обращались к востоку и стояли с руками, воздетыми к небу. Часы молитвы считались по счету римлян (Климент, "Строматы"), которые делили весь день от восхода до захода солнца на 12 равных часов, но неравных по мере возрастания или убывания дней. Ночь равным образом делилась на 12 часов и на четвертые части, которые назывались стражами или сменами, поскольку на войне сменяли ночной караул четыре раза. Таким образом, если взять пример равноденствия, 1-ый час римский будет отвечать нашему 7-му часу утра, 3-й - 9-му, 6-й - полудню, 9-й - 3-му за полдень, 12-й - 6-му, из чего видно, что молитвы в продолжение дня следовали одна за другою через каждые три часа.

Среди ночи вставали, чтобы молиться по примеру псалмопевца (Пс. 118:62) и св. апостола Павла, когда он находился в темнице после побоев, перенесенных им вместе с Силою (Деян. 16:25). Климент Александрийский, Тертуллиан и Ориген упоминают о сей ночной молитве (Климент, "Строматы," "О воспитании детей"; Тертуллиан, "К жене"), св. Киприан отзывается о ней с похвалою ("О молитве в конце дня"); вообще, сей навык молитвенного бдения одобряется всеми отцами, как весьма полезный для умерщвления плоти и для возвышения духа к Богу в минуты самые безмятежные. Было так же правилом прочитывать Символ Веры каждое утро и в случае какой-либо опасности (Блаж. Августин, "Беседа 42"; св. Амвросий, "О девстве").

Наконец, дабы сколь можно чаще обращаться к Богу и строже выполнять заповедь о непрестанной молитве, составлялись молитвы, особенные для каждого занятия, следуя внушению св. Павла (Кол. 3:17). Таким образом все работы, как то: возделывание земли, сев, жатва и сбор плодов, начинались и оканчивались молитвами. Молились, начиная строить дом или жить в нем, начиная ткать холст или шить платье, или носить его, или делать что-нибудь подобное. Примеры такого рода молитв и теперь можно найти в служебниках. Приветствия в начале письма и при встречах состояли не в обыкновенном изъявлении дружбы, но в молитве (Свят. Златоуст, "Беседа на послание к фессалоникийцам"). Действия не столь важные сопровождались знамением креста, как сокращенной молитвой. Его изображали на челе и употребляли почти каждую минуту, т.е. каждый раз, когда надлежало входить, выходить, идти, садиться, вставать, ложиться, одеваться, обуваться, пить, есть и прочее (Тертуллиан, "О винце"; свят. Кирилл Иерусалимский, "Оглашение о Вознесении").

Собрания и литургия

Принадлежавшие к той же церкви собирались в воскресный день, называемый у язычников днем солнца, который у христиан был во всегдашнем уважении, ибо он напоминает о сотворении света и воскресении Христовом (Свят. Иустин, "Апология первая"). Собирались также в пятницу, называемую у христиан днем приготовления. Местом собрания был какой-нибудь частный дом, в котором отделялась одна из столовых комнат в верхнем жилье. Такова была горница, из которой упал юный Евтих во время полнощной проповеди ап. Павла в Троаде. Она была в третьем этаже, достаточно освещена, и верные туда собирались в ночь на воскресение для преломления хлеба, т.е. для Евхаристии, за которой следовала в ночь на воскресение вечерня (Деян. 20:7-11). Часто гонение заставляло христиан укрываться в подземельях за городом, как-то подтверждают каменные пещеры, находящиеся близ Рима, известные под названием Рима подземного (Бароний, Летописи 224, 245). Так было при императорах Филиппе и Гардиане (Евсевий, "История..."), а после низложения Павла Самосатскаго император Аврелиан приказал дом церковный отдать тем, кому присудят италийские и другие правоверные епископы (Евсевий, "История..."). Некоторые из этих открытых церквей находились в частных домах, как то известно о домовой церкви сенатора Пуденса. Иногда же для сего строились особые здания. Незадолго перед гонением Диоклетиана, церкви во всех городах, начиная с основания, были перестроены и гонение началось их разрушением (Евсевий, "История...").

В этих собраниях совершалось молитвословие, определявшееся, как указано выше, разными часами дня и ночи, приносилась безкровная Жертва, как действие, исключительно принадлежавшее священниками. Оно называлось или именами, взятыми из Св. Писания, как напр., вечерней, преломлением хлеба, жертвою, или именами, принятыми Церковью: синаксом, что значит собрание; Евхаристиею, что значит благодарение; Литургиею, что значит общественное служение. Оно совершалось иногда перед восходом солнца, особенно, во время гонений, во избежание помехи, которую могли устроить неверные (Киприан, "Письмо к Целилию"). В каждой церкви или в каждом приходе совершаема была лишь одна литургия, отправлял её всегда епископ, а за отсутствием или болезнью его - священники, которые были тут же и служили с ним вместе. Устав литургии, проходя разные времена и места, изменился через прибавление и отмену некоторых важных обрядов, но в существе своем остался неизменным. Вот что мы находим об этом у древних писателей.

После некоторых молитв читали Св. Писание сперва Ветхого, затем Нового Завета, чтение заключалось Евангелием, которое изъяснял настоятель, прилагая к сему наставления, сообразные с нуждами своей паствы (Свят. Иустин, "Апология"). После сего все вставали с мест и, обращаясь к востоку с воздетыми к небу руками, молились за людей всякого рода: христиан, язычников, знатных и бедных и, преимущественно, за пленных, больных и прочих страдальцев. Диакон побуждал предстоящих к молению, священник произносил возглас, а народ в знак согласия отвечал: аминь ("Постановления апостолов"; свят. Киприан "Письмо к Цецилию"). За сим следовало приношение Даров, т.е. хлеба и вина, растворенного водою, служивших веществом таинственной Жертвы. Предстоящие давали друг другу лобзание мира: мужчины мужчинам, а женщины женщинам - в знак совершенного единения; потом каждый относил дары священнику, который от лица всех приносил их Богу (Климент, "О воспитании детей"). Тогда, приступая к тайнодействию, он внушал предстоящим возвысить сердца свои к Богу, благодарить Его и славословить с ангелами и всеми небесными силами, потом, вспоминая установление Евхаристии и повторяя слова, изреченные при сем Иисусом Христом, совершал самую тайну (таинство - ред.), после чего читал с народом молитву Господню и, причастившись первый сам, чрез диаконов раздавал причастие всем предстоящим (Свят. Иустин, "Апология"). Ибо все, кто входили в Церковь, обязывались причащаться, особенно же, служители алтаря ("Правила апостолов"). Тело Господне принимаемо было с величайшею осторожностью и опасением, дабы ни малейшая крупица Причастия не упала на землю.

Тем, кто не мог присутствовать при совершении литургии, причастие отсылалось чрез диаконов или служителей церковных - аколуфов. Часть Причастия сохранялась для напутствия умирающих, как дорожный запас на дальнейший путь, их ожидающий. Позволялось верным брать Причастие домой (Тертуллиан, "К жене"), дабы каждое утро приобщаться до вкушения пищи или в случае опасности, например, когда надлежало идти на мучение, потому что не всякий день можно было собираться для слушания литургии. Причастие, отлагаемое для здоровых или больных, заключалось под видом только хлеба, между тем как в собрании все приобщались под двумя видами, кроме малолетних детей, которых причащали одним вином. Трапеза любви, следовавшая в древности за причащением Св. Тайн, состояла из обыкновенных яств, от коих все присутствовавшие вкушали на том же самом месте. Впоследствии она была предоставлена только вдовицам и нищим. За столом известная доля откладывалась епископу, хотя бы он и отсутствовал. Священники и диаконы получали по две доли, чтецы, певцы и привратники по одной ("Постановления апостолов"; Тертуллиан, "О посте").

Сокровенность таинств

В сих же самых собраниях совершались и все прочие священнодействия, коль скоро ничто сему не мешало; и вот почему так строго смотрели за тем, чтобы не впустить туда кого-нибудь из неверных, ибо во всей точности исполнялось предписание Спасителя, не давать святыни псам и не метать жемчуга перед свиньями (Мате. 7:6). От сей-то скрытности священнодействия получили наименование таинств, т.е. вещей тайных, о коих хранилось нерушимое молчание. Они скрываемы были не только от неверных, но и от оглашенных. Не только не совершали таинств в их присутствии, но никто не смел даже рассказывать им, что происходило в собрании, ни произносить в присутствии их слов, употребляемых при служении, ни говорить о свойствах священнодействия, и тем менее писали о сем, а если в общенародном поучении или в сочинении, которое могло попасть в руки язычников, заходила речь о Евхаристии или другом каком-нибудь таинстве, то при этом употреблялись слова им непонятные и загадочные. Таково в Новом Завете выражение "преломлять хлеб" (Деян. 2:42), т.е. раздавать освященные Дары, которое не могло быть понятно язычникам. Эта предосторожность существовала долгое время и после свободы, обретенной Церковью. Нужно исключить отсюда только апологии, в коих писатели объясняли таинства для отражения клеветы, возводимой на христиан.

Что могло нового принести христианство в мир?
Никогда еще в истории мира не выступали одна против другой две столь неравные силы, как античное язычество и юное христианство, римское государство и христианская Церковь. С одной стороны мы видим могущественное государство, господствующее над религией, культурой, семейной жизнью. С другой стороны мы видим христианскую Церковь в ее начатках, не обладающую ни богатством, ни искусством, ни наукой, совершенно не имея ничего кроме благовестия, кроме слова о„кресте, что в Распятом и Воскресшем открылось спасение для всех народов. Чтобы увидеть разницу между язычеством и христианством нужно охарактеризовать и то и другое.

С самого начала язычество, как подмена истины ложью, не могло удовлетворить человека. Политеизм господствовал всюду. Мертвое обрядничество, прочитывание формул, все это сделалось уже непонятным не только для народа, но и для произносящих их. Народ при церемониях оставался немым зрителем. Проникнувшие восточные культы в римское государство со своими оргиями и экстазом также не могли удовлетворить язычников. Все, что могло христианство противопоставить всей языческой силе мира сего, было лишь слово, свидетельство о Христе. И первые христиане, действительно, были такими свидетелями о Нем и, свидетельствовали о Христе словом и жизнью, любовью и страданиями. Противоположность христианства язычеству было во всем. Совершая богослужения эти бедняки, рыбари, делатели палаток, не имели никакой пышности, но богослужение их было поклонением Богу в духе и истине. В определенный день, в воскресение, они собирались вместе, пели песнь Христу, совершали молитвы, приносили хлеб и вино. Молитвою они начинали собрание, ею же и заканчивали и расходились по домам.

Но особенно важным подтверждением истины христианства служила жизнь его членов. Каких-то внешних преимуществ христианство никому не предоставляло. Кто принимал христианство, принимал его по глубочайшему движению своего сердца. Само это вступление в Церковь было уже жертвой, так как, человек, становившийся христианином, должен был порвать не только с вечными предрассудками, но и с отцом, матерью, сестрою, братом, и быть может оставить должность. Не только в церкви, но и везде христиане старались показать себя христианами. Каждый момент требовал от него исповедания, и каждое исповедание навлекало опасность. Выходил ли христианин на улицу, - там стояли языческие идолы, встречались процессии, в которых несли идолов и, которым оказывали почтение, чего, конечно, не мог сделать христианин. Отправлялся ли он в лавку, таверну, мастерскую, где стояли крохотные идолы, часто не более большого пальца, туда он тоже зайти не мог. Обычай требовал, чтобы при прохождении возле идолов приносились возлияния и делались курения. Христианин хотел занять денег: долговое обязательство, которое он должен был подписать, содержало в себе клятву языческим богам. Да и сама жизнь, как отдельного члена церкви, так и всей общины была строгая. За так называемые смертные грехи: идолопоклонство, богохульство, прелюбодеяние, разврат, - исключались из общины до полного искреннего раскаяния. По домам христиане читали Священное Писание и пели псалмы. Перед каждой трапезой они молились. При каждом выходе и входе, при одевании и обувании, ложась и вставая, они клали на себе крестное знамение; и это был не простой мертвый обычай, но живое воспоминание о Распятом.

Иной взгляд принесло христианство на; брак и семейную жизнь. Основы семейной жизни в язычестве находились в полном разложении. Христианство провозгласило брак свободным и, уважая личную свободу, предоставило каждому на волю, вступит ли он в брак или нет. С самого начала брак всегда освящался церковною молитвою. Дом, где в семье все были христианами, был как бы храмом Божиим. В нем читалось Священное Писание, и совместно совершались молитвы. Вместе все постились, вместе они в храме, вместе при скорбях и радостях, нет скрытого знамения крестом. "Если у тебя есть жена, то молись вместе с ней", говорится в уставе египетской церкви, "брачный союз да не будет препятствием к молитве".

Должное место в христианском обществе отведено было и женщинам. Здоровой, семейной жизни в языческом обществе быть не могло, так как женщина не занимала должного положения. У греков она была рабою мужа; у римлян, хотя и уважалась больше, но все-таки по отношению к мужу была совершенно бесправною. Древность никогда не признавала за женщиною полного человеческого достоинства.

Христианство же, напротив, освободило женщину от рабства и поставило ее одинаковое положение с мужчиною во всем том, что было высшего в жизни, именно в отношении ко Христу и Царства Божия. Христианские женщины достойно выступали как матери, как диаконисы, как мученицы, которые боролись вместе с мужчинами за получение нетленных венцов.

Если призванием христианской женщины было служить Богу чистой, целомудренной жизнью, то само собою понятно, что она отнюдь не должна была предаваться неестественной роскоши туалета, как это было со знатными дамами того времени. Делаясь христианкою все это должна была, она оставить.

В первые века христианские писатели особенно ополчались против каких бы то ни было украшений тела. Тертуллиан взывает к христианским женщинам, чтобы они не возлагали на свою «священную христианскую голову волосы, отрезанные быть может, у какого-нибудь негодяя, быть может преступника, быть может обреченного во ад». Украшение головы и лица Тертуллиан выразительно объявляет грехом, потому что те, которые украшают себя, хотят сделать себя прекраснее, чем какими создал их Бог, и таким образом порицают Бога, Создателя всего. Тот же Тертуллиан ратует за простоту и естественность: "Что растет - то Божие, что сделано искусственно - то от диавола".

Евангелие впервые предоставило человеческие права и детям. В древности они были бесправные. Отец семейства мог и воспитывать дитя, но мог его и выбросить. За это наказания не полагалось. Но христианство впервые научило родителей смотреть на детей как на дар Божий, как на залог, за который они становились ответственными пред Богом. В скором времени вошло во всеобщее употребление крещение детей, и таким образом, и самые малютки делались участниками благословений и преимуществ христианства. Словом, Евангелие научило смотреть на детей, как на собственность Божию.

Не меньшее влияние христианство оказало и на изменение отношения между господами и рабами. Бог нелицеприятен и пред Ним различия нет никакого. Церковь увещала господ смотреть на своих рабов как на братьев. Господин уже не мог относиться как к вещи к тому, кто был его братом во Христе. Но и рабов Церковь увещала к послушанию; они не должны были пользоваться исповеданием, что их господин есть их брат во Христе, в качестве предлога к непослушанию. Наоборот, рабы, как христиане, должны тем усерднее служить им. Худое обращение с рабами служило поводом к исключению господина из общины. В обычае стало отпускать рабов на свободу. Один богатый римлянин, в царствование Траяна, сделавшись христианином, в праздник Пасхи даровал свободу всем своим рабам, которых было у него 1.250 человек.

Увещая новообращенных христиан жить согласно с требованиями принятой ими веры Церковь внушала им труд, любовь к ближним, благотворительность и, в случае необходимости, пожертвовать своею жизнью ради исповедания имени Христова. Ап.Павел говорит: "...лучше трудись, делая своими руками полезное, чтоб было из чего уделить нуждающемуся" (Еф.4,28). И действительно, первые христиане употребляли свои средства не для обогащения и наслаждения, но чтобы оно служило братьям, и в этом любвеобильном употреблении труд впервые находит свою лучшую награду. Будучи бедняками, трудясь своими руками, они обогащали многих.

Следуя заповеди Спасителя: "да любите друг друга", христиане во всей полноте старались ее исполнить. Для язычников это было нечто новое. Языческая древность всецело и решительно эгоистична. Она не знала любви. Древность не знала снисхождения к слабым и угнетенным. "Человек для человека есть волк". "Все нищие, по мнению Плавта, должны быть изгнаны из государства, бедных не должно принимать, если они больны". Тот же Плавт говорит, что "плохую услугу оказывает бедным тот, кто дает ему есть и пить, потому что и то, что он дает ему только ухудшает и удлиняет ему жизнь к его бедности". Совсем иначе действовали христиане. В общине все было общее. Всякий служил другому, всякий молился за других. Любому просящему оказывалось подаяние. Сама жизнь христианской общины служила доказательством: там царствует любовь! Но кроме общей благотворительности, каждый христианин считал своим долгом благотворить в частном порядке. И это все совершали по слову Спасителя: "просящему у тебя дай". "Что выбираешь ты лиц, говорит Лактанций, ты должен каждого просящего у тебя считать человеком, и росящий у тебя делает то же самое, потому что он считает тебя за человека".

Обыкновенной формою приношения было приношение для совершения вечери любви, так называемых агап (αγαπη). Приносили хлеб и вино часть из которых отбирались для евхаристии, а остальное шло на пользу духовенства и бедных. Имена жертвователей записывались на особых таблицах, так называемых диптихах, и поминались в молитве. За умерших дары приносили их родственники в день их смерти - прекрасный обычай, который живо поддерживал связь между настоящей и загробной общиной. Средства, которые были в Церкви, были добровольными пожертвованиями всех её членов. Сами эти средства служили для пропитания вдовиц и бедных. Вообще Церковь на бедных смотрела как на свое сокровище. Когда от диакона Лаврентия потребовали сокровища Римской церкви, он привел всех бедных питаемыми церковью, и сказал префекту: "вот сокровище церкви".

Свою любовь и благотворительность христиане оказывали не толькоi к своим собратиям, но также и язычникам. Когда во время свт. Киприана в Карфагене бушевала эпидемия чумы, и язычники покидали трупы и больных на улицах, епископ призвал свою общину оказать помощь умирающим. По его призыву община приступила к делу. Служили язычникам пресвитеры и диаконы, которые, помогая другим, жертвовали и своей собственной жизнью. Нечто подобное произошло также и в Александрии, в царствование имп. Галлиена.

Рука об руку с любовью шли и страдания христиан. Особенное значение мученичества открывается в том, что смерть была завершением заявленного жизнью свидетельства. Своему мученическому венцу радовались и благодарили за это Бога. Мучителей своих они не проклинали, а напротив, молились за них. Сциллитанийские мученики в Нумидии (180 г.) выслушивая смертный приговор, благодарили Бога и, взойдя на эшафот еще раз пали на колена и благодарили опять. При самих тяжких страданиях христиан, мы не слышали слов гнева, ненависти, злости. Ничего подобного не встречается и в надписях катакомб. Мученичество служило бесценным даром Божиим.

Таким образом, все, что мы видели новое и славное в жизни христиан - это от Бога. Начать новую жизнь, перестать грешить, помогать бедным, любить врагов и положить душу за имя Христово - все это христиане приняли и научились от апостолов, а те, в свою очередь, от Иисуса Христа.

Сторчевой С. В., препод. ПДС

Василий Григорьевич Перов в наибольшей степени известен в качестве основателя критического реализма, наиболее знаменитые его картины относятся к бытовому жанру. Однако на последнем этапе жизни, после пережитых разочарований, автор обращается к сюжетам другого плана. В конце 70-х готов XIX века автор обращается к евангельской тематике, которая прослеживается и в работе «Первые христиане в Киеве».

В основу картины были положены исторические события. На полотне изображены первые христиане, которые прибыли на территорию Древней Руси. Они не имели постоянного пристанища, и вынуждены были таиться в угрюмых пещерных лачугах.

Действие происходит в ночное время: группа людей, достаточно плотно прижавшись друг к другу, читает христианские молитвы. Одеты они небогато, с левого боку особенно выделяется фигура седовласого старика, обернутого в лохмотья. В центре группы в черной рясе на коленях стоит священник с длинной белой бородой. Перед ним раскрыта священная книга, руки распростерты, глаза полуприкрыты.

В основе картины лежит не сам исторический момент, а его интерпретация. Художник пытался передать именно психологическое состояние героев картины, переживание религиозных чувств. В этом плане он особенно обращает на себя внимание лицо человека, стоящего за священником. Его открытые глаза подняты вверх, взгляд внимателен.

Мистическое настроение создает световой контраст полотна, на котором и построена вся картина. Людей окружает таинственный сумрак. Источником цвета становятся как будто священные книги: одна расположена на столе перед образом, а второй свиток держат молодой человек с девушкой. В результате зрителю хорошо видны только наполненные искренней верой лица людей, которых писания и молитвы как будто вырывают из кромешного мрака.

Помимо описания картины В. Г. Перова «Первые христиане в Киеве», на нашем сайте собрано множество и других описаний картин различных художников , которые можно использовать как при подготовке к написанию сочинения по картине, так и просто для более полного ознакомления с творчеством прославленных мастеров прошлого.

Напечатано в журнале «Die Neue Zeit», Bd 1, №№ I и 2, 1894–1895 гг.

Подпись: Фридрих Энгельс

Печатается по тексту журнала

Какие воспоминания юности встают передо мной при чтении этого места у Лукиана! Вот прежде всего «пророк Альбрехт», который примерно с 1840 г. в течение нескольких лет буквально приводил в возбуждение вейтлинговские коммунистические общины Швейцарии ; большой, крепкий мужчина с длинной бородой, который пешком исходил всю Швейцарию в поисках слушателей для своего таинственного нового евангелия спасения мира; впрочем, это был, по-видимому, довольно безобидный путаник, и он вскоре умер. Вот его менее безобидный преемник,

«д-р» Георг Кульман из Гольштейна, который воспользовался моментом, когда Вейтлинг сидел в тюрьме, чтобы обратить в свое евангелие общины Французской Швейцарии, и делал это некоторое время с таким успехом, что переманил даже самого способного, хотя и самого непутевого из членов общины - Августа Беккера. Этот Кульман читал им лекции, изданные в 1845 г. в Женеве под названием: «Новый мир, или царство духа на земле. Возвещение». И в предисловии, составленном его последователями (вероятно, Августом Беккером), говорится:

«Недоставало человека, устами которого были бы выражены все наши страдания, все наши томления и надежды, - словом, все, что так глубоко волнует нашу эпоху в ее сокровеннейшей глубине… Этот человек, которого ждет наша эпоха, появился. Это - д-р Георг Кульман из Гольштейна. Он выступил с учением о новом мире, или о царстве духа, воплотившегося в действительность» .

Мне, разумеется, нет надобности добавлять, что это учение о новом мире - не что иное, как самый обыкновенный сентиментальный бред, облеченный в полубиблейские фразы a la Ламенне и преподнесенный со свойственным пророкам высокомерием. Это не помешало простакам вейтлингианцам носить на руках этого мошенника точно так же, как те азиатские христиане носили Перегрина. И эти самые люди, которые в своем ультрадемократизме и стремлении к уравнительности доходили до крайности, до того, что прониклись непреодолимой подозрительностью к каждому школьному учителю, журналисту, вообще неремесленнику, видя в нем «ученого», желающего их эксплуатировать, - эти люди позволяли мелодраматическому кривляке Кульману внушать им, что в «новом мире» мудрейший, id est Кульман, будет регулировать распределение благ, а поэтому уже теперь, в старом мире, ученики должны доставлять этому мудрейшему все блага полными пригоршнями, сами же - довольствоваться крохами. И Перегрин-Кульман жил на славу и в полное свое удовольствие за счет общины - до тех пор, пока это продолжалось. Правда, это продолжалось не очень долго; растущий ропот сомневающихся и неверующих, угроза преследований со стороны правительства кантона Ваадт положили конец «царству духа» в Лозанне - и Кульман исчез.

Каждому, кто по собственному опыту знал начальный период европейского рабочего движения, вспомнятся десятки подобных примеров. В настоящее время такие крайности, по меньшей мере в крупных центрах, стали невозможны, но в отдаленных местностях, где движение завоевывает новую почву, такой Перегрин в миниатюре может еще рассчитывать на временный и ограниченный успех. И если и в рабочую партию во всех странах проникают всевозможные элементы, которым нечего ожидать от официального мира или чья песенка в нем уже спета, - противники оспопрививания, поборники трезвости, вегетарианцы, антививисекционисты, врачи-натуралисты, проповедники свободных общин , растерявшие свои общины, авторы новых теорий о происхождении мира, бесплодные или неудачливые изобретатели, жертвы действительных или мнимых несправедливостей, прозванные бюрократами «никчемными сутяжниками», честные глупцы и бесчестные обманщики, - то так же обстояло дело и с первыми христианами. Все те элементы, которые высвободил, то есть выбросил за борт, процесс разложения старого мира, одни за другими попадали в сферу притяжения христианства, как единственного элемента, который противостоял этому процессу разложения - ибо само христианство было его собственным неизбежным продуктом - и который поэтому сохранялся и рос, тогда как другие элементы были только мотыльками-однодневками. Не было такого вида фанатизма, глупости или мошенничества, который не проник бы в молодые христианские общины, не находил бы, по крайней мере в отдельных местах и на некоторое время, благосклонных слушателей и ревностных поборников. И как наши первые коммунистические рабочие общины, так и первые христиане отличались беспримерным легковерием по отношению ко всему, что им подходило, так что у нас нет даже уверенности в том, не вкрался ли в наш Новый завет тот или иной отрывок из «большого количества писаний», сочиненных для христиан Перегрином.

Немецкая критика библии - единственная до сих пор научная основа наших познаний в области истории первоначального христианства - развивалась по двум направлениям.

Одно направление - Тюбингенская школа , к которой, понимая ее в широком смысле, следует причислить и Д. Ф. Штрауса. В критическом исследовании она заходит настолько далеко, насколько это возможно для теологической школы. Она признает, что все четыре евангелия являются не рассказами очевидцев, а позднейшими переработками утерянных писаний и что из посланий, приписываемых апостолу Павлу, подлинными являются не больше четырех и т. д. Она вычеркивает из исторического повествования как неприемлемое все чудеса и все противоречия, но из остального она пытается «спасти то, что еще можно спасти», и в этом очень ясно проявляется ее характер как школы теологов. Этим она дала возможность Ренану, опирающемуся большей частью на нее, посредством того же метода «спасти» еще гораздо больше и попытаться навязать нам в качестве исторически достоверного материала, кроме большого количества более чем сомнительных новозаветных рассказов, еще и множество прочих легенд о мучениках. Но, уж во всяком случае все то, что Тюбингенская школа отвергает в Новом завете как неисторическое или подложное, можно считать для науки окончательно устраненным.

Другое направление представлено только одним человеком - Бруно Бауэром . Его большая заслуга состоит не только в беспощадной критике евангелий и апостольских посланий, но также и в том, что он впервые серьезно занялся исследованием не только еврейских и греко-александрийских, но также чисто греческих и греко-римских элементов, которые и проложили для христианства путь к превращению его в мировую религию. Легенда о христианстве, которое якобы сразу и в готовом виде возникло из иудейства и которое из Палестины покорило мир своей раз навсегда установленной в главных чертах догматикой и этикой, оказалась полностью развенчанной со времени Бруно Бауэра; она может прозябать еще только на теологических факультетах и среди людей, которые хотят «сохранить религию для народа», даже в ущерб науке. Огромное влияние александрийской школы Филона и греко-римской вульгарной философии - платоновской и в особенности стоической - на христианство, которое при Константине стало государственной религией, далеко еще не установлено во всех деталях, но наличие этого влияния доказано, и это - заслуга преимущественно Бруно Бауэра; он заложил основы доказательства того, что христианство не было ввезено извне, из Иудеи, и навязано греко-римскому миру, но что оно - по крайней мере в том виде, в каком оно стало мировой религией - является характернейшим продуктом этого мира. Разумеется, Бауэр, как и все, кто борется с закоренелыми предрассудками, во многом далеко хватил через край. Чтобы установить на основании также и литературных источников влияние Филона и особенно Сенеки на формирующееся христианство, а новозаветных писателей представить прямыми плагиаторами упомянутых философов, Бауэру пришлось отнести возникновение новой религии на полсотни лет позже, отбросить не согласующиеся с этим сообщения римских историков и вообще позволить себе большие вольности при изложении истории. По его мнению, христианство как таковое возникает только при императорах из династии Флавиев, а новозаветная литература - только при Адриане, Антонине и Марке Аврелии. Вследствие этого у Бауэра исчезает и всякая историческая почва для новозаветных сказаний о Иисусе и его учениках; эти сказания превращаются в легенды, в которых фазы внутреннего развития первых общин и духовная борьба внутри этих общин переносятся на более или менее вымышленные личности. По Бауэру, местами рождения новой религии являются не Галилея и Иерусалим, а Александрия и Рим.

Итак, если Тюбингенская школа в неопровергнутом ею остатке новозаветной истории и литературы дала нам предельный максимум того, что наука в настоящее время может еще согласиться признать спорным, то Бруно Бауэр дает нам максимум того, что она может в этой истории и литературе опровергать. Между этими границами лежит действительная истина. Можно ли ее установить при нынешних данных, весьма сомнительно. Новые находки, в особенности в Риме, на Востоке и прежде всего в Египте помогут в этом вопросе гораздо больше, чем какая угодно критика.

В Новом завете есть, однако, единственная книга, время составления которой можно установить с точностью до нескольких месяцев: она была написана, вероятно, между июнем 67 г. и январем или апрелем 68 года; эта книга, таким образом, относится к самым ранним временам христианства и отражает представления тогдашних христиан с самой наивной правдивостью и соответствующим идиоматическим языком; поэтому для установления, чем действительно было первоначальное христианство, она, по моему мнению, гораздо важнее всех остальных книг Нового завета, текст которых, в том виде как он дошел до нас, написан гораздо позднее. Эта книга - так называемое Откровение Иоанна; и так как эта книга, казалось бы самая туманная во всей библии, стала теперь благодаря немецкой критике самой понятной и ясной, то я хочу рассказать о ней моим читателям.

Стоит только бегло познакомиться с этой книгой, чтобы убедиться, как был экзальтирован не только ее автор, но и та «окружающая среда», в которой он действовал. Наше «Откровение» - явление не единственное в своем роде и в свое время. Начиная с 164 г. до нашего летосчисления, когда было написано первое подобное, дошедшее до нас произведение, так называемая Книга Даниила, и чуть не до 250 г. нашего летосчисления, приблизительной даты «Песни» Коммодиана , Ренан насчитывает не менее пятнадцати сохранившихся классических «апокалипсисов», не считая позднейших подражаний. (Я ссылаюсь на Ренана потому, что его книга даже и вне круга специалистов наиболее известна и легче всего доступна.) Это было время, когда даже в Риме и Греции, а еще гораздо более в Малой Азии, Сирии и Египте абсолютно некритическая смесь грубейших суеверий самых различных народов безоговорочно принималась на веру и дополнялась благочестивым обманом и прямым шарлатанством; время, когда первостепенную роль играли чудеса, экстазы, видения, заклинания духов, прорицания будущего, алхимия, каббала и прочая мистическая колдовская чепуха. Такова была атмосфера, в которой возникло первоначальное христианство, возникло к тому же среди людей такого класса, который больше всякого другого был восприимчив к этим нелепым фантазиям о сверхъестественном. Недаром же в Египте христианские гностики во втором столетии христианского летосчисления, как доказывают, между прочим, и лейденские папирусы, усердно занимались алхимией и вводили в свое учение алхимические представления. А халдейские и еврейские mathematici [математики. Ред.] , которые, согласно Тациту, дважды - при Клавдии и, вторично, при Вителлии - изгонялись из Рима за колдовство , занимались только такого рода геометрией, которая, как мы увидим, составляет основное содержание Откровения Иоанна.

К этому надо добавить еще следующее. Все апокалипсисы считают себя вправе обманывать своих читателей. Они - как, например, Книга Даниила, Книга Еноха, апокалипсисы Ездры, Баруха, Иуды и др., Сивиллины книги - не только, как правило, написаны совсем другими людьми, жившими большей частью гораздо позднее их мнимых авторов, но вдобавок пророчествуют в своей основной части главным образом о таких событиях, которые давно уже произошли и прекрасно известны действительному автору. Так, автор Книги Даниила в 164 г., незадолго до смерти Антиоха Епифана, вкладывает в уста Даниила, якобы жившего во времена Навуходоносора, предсказание о возвышении и гибели персидской и македонской мировой державы и о начале мирового господства римлян, чтобы этим доказательством своей пророческой силы сделать читателя восприимчивым к заключительному пророчеству о том, что народ Израиля преодолеет все страдания и в конце концов победит. Итак, если бы Откровение Иоанна действительно было сочинением его предполагаемого автора, то оно являлось бы. единственным исключением во всей апокалипсической литературе.

Иоанн, за которого выдает себя автор, был во всяком случае весьма уважаемым лицом среди малоазиатских христиан. Об этом свидетельствует тон обращений к семи общинам. Возможно, следовательно, что это - апостол Иоанн, историческое существование которого, правда, не вполне достоверно, но все же весьма вероятно. И если автором был действительно этот апостол, то это лишь подкрепило бы нашу точку зрения. Это было бы наилучшим подтверждением того, что христианство этой книги - действительно подлинное первоначальное христианство. Однако следует попутно отметить, что Откровение определенно не принадлежит тому же автору, которым составлено евангелие или три послания, также приписываемый Иоанну.

Откровение состоит из ряда видений. В первом видении появляется Христос, облаченный в одежду первосвященника; он проходит посреди семи светильников, представляющих семь азиатских общин, и диктует «Иоанну» обращения к семи «ангелам» этих общин. Здесь уже в самом начале резко проявляется различие между этим христианством и мировой религией императора Константина, формулированной Никейским собором . Святая троица не только неизвестна, она здесь невозможна. Вместо позднейшего одного святого духа мы имеем здесь «семь духов божиих», сконструированных раввинами на основании Книги Исайи, гл. XI, 2. Христос - сын божий, первый и последний, альфа и омега, но отнюдь не сам бог или равный богу; напротив, он - «начало творения божьего», следовательно, существующая испокон веков, но подчиненная эманация бога, как и упомянутые семь духов. В гл. XV, 3, мученики поют на небе «песнь Моисея, раба божия, и песнь агнца» для прославления бога. Таким образом, здесь Христос выступает не только как подчиненный богу, но даже как поставленный в известном отношении на одну ступень с Моисеем. Христос распят в Иерусалиме (XI, 8), но воскрес (I, 5, 18); он - «агнец», принесенный в жертву за грехи мира, и его кровью искуплены перед богом верующие всех народов и языков. Здесь мы находим ту основополагающую идею, благодаря которой первоначальное христианство смогло развиться в дальнейшем в мировую религию. Всем тогдашним религиям семитов и европейцев был присущ общий взгляд, согласно которому богов, оскорбленных поступками людей, можно умилостивить жертвой; первая революционная (заимствованная у филоновской школы) основополагающая идея христианства состояла для верующих в том, что одна великая добровольная жертва, принесенная посредником, искупила раз навсегда грехи всех времен и всех людей. Вследствие этого отпадала необходимость всяких дальнейших жертв, а вместе с этим рушилось и основание для множества религиозных обрядов; но освобождение от обрядности, которая затрудняла или делала запретным общение с иноверцами, было первым условием для мировой религии. И все же обычай жертвоприношения так глубоко вкоренился в нравы народов, что католицизм, восстановивший так много языческого, счел нужным приспособиться к этому обстоятельству введением хотя бы символического приношения даров. Наоборот, относительно догмата о первородном грехе в разбираемой нами книге нет и намека.

Но самое характерное в этих обращениях, как и во всей книге, то, что автору никогда и нигде не приходит в голову называть себя или своих единоверцев иначе, как - иудеями. Сектантам в Смирне и Филадельфии, на которых он обрушивается, он бросает такой укор:

«Они говорят о себе, что они иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское».

О пергамских сектантах сказано, что они придерживаются учения Валаама, который научил Валака вводить в соблазн сынов Израиля, чтобы они ели животных, приносимых в жертву идолам, и предавались блуду. Итак, мы имеем здесь дело не с сознательными христианами, а с людьми, выдающими себя за иудеев; правда, их иудейство является новой ступенью развития по отношению к прежнему иудейству, но именно поэтому оно - единственно истинное. Поэтому при явлении святых перед престолом господним сначала идут 144000 евреев по 12000 от каждого колена, и только потом следует бесчисленная масса язычников, обращенных в это обновленное иудейство. Вот как мало сознавал наш автор в 69 г. христианского летосчисления, что он - представитель совершенно новой фазы развития религии, фазы, которой предстояло стать одним из революционнейших элементов в духовной истории человечества.

Итак, мы видим, что христианство того времени, еще не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее. В нем нет ни догматики, ни этики позднейшего христианства; но зато есть ощущение того, что ведется борьба против всего мира и что эта борьба увенчается победой; есть радость борьбы и уверенность в победе, полностью утраченные современными христианами и существующие в наше время лишь на другом общественном полюсе - у социалистов.

В самом деле, борьба с всесильным вначале миром и одновременно борьба новаторов между собой - одинаково присущи как первым христианам, так и социалистам. Оба великих движения созданы не вождями и пророками, - хотя у обоих имеется достаточно пророков; оба они - массовые движения. А массовые движения на первых порах по необходимости сумбурны; сумбурны в силу того, что всякое мышление масс вначале противоречиво, неясно, бессвязно; сумбурны они, однако, и в силу той роли, какую на первых порах еще играют в них пророки. Эта сумбурность проявляется в образовании многочисленных сект, борющихся друг с другом по меньшей мере с таким же ожесточением, как и с общим внешним врагом. Так было во времена первоначального христианства, так было в ранний период социалистического движения, как это ни удручало тех благомыслящих обывателей, которые проповедовали единство там, где никакого единства не могло быть.

Разве сплоченность рядов Интернационала достигалась посредством какой-либо единой догмы? Напротив. Там были коммунисты в духе французской традиции периода до 1848 г., да и те опять-таки различных оттенков; коммунисты школы Вейтлинга и коммунисты другого рода, из возрожденного Союза коммунистов; прудонисты, преобладавшие во Франции и Бельгии; бланкисты; германская рабочая партия; наконец, анархисты-бакунисты, взявшие на короткое время верх в Испании и Италии, - и это были только главные группировки. Со времени основания Интернационала потребовалась целая четверть столетия для того, чтобы окончательно и повсеместно произошло размежевание с анархистами и могло установиться единство хотя бы в отношении самых общих экономических точек зрения. И это при наших средствах сообщения, при железных дорогах, телеграфе, гигантских промышленных городах, периодической печати и организованных народных собраниях.

Первые христиане были также расколоты на бесчисленные секты, что как раз и служило средством вызывать споры и таким образом достигать впоследствии единства. Уже в этом нашем, несомненно, самом древнем документе христианства мы находим этот раскол на секты, и наш автор ополчается против них с такой же непримиримостью и ожесточенностью, как против всего греховного внешнего мира. Тут прежде всего николаиты - в Эфесе и Пергаме; далее, те, которые говорят, что они иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское - в Смирне и Филадельфии; приверженцы учения лжепророка, именуемого Валаамом, - в Пергаме; те, которые говорят, что они апостолы, но не являются ими, - в Эфесе; наконец, приверженцы лжепророчицы, названной Иезавелью, - в Тиатире. Подробнее об этих сектах мы ничего не знаем, только о последователях Валаама и Иезавели говорится, что они ели то, что приносилось в жертву идолам, и предавались блуду. Все эти пять сект пытались изобразить как христиан - последователей Павла, а все эти обращения - как обращения, направленные против Павла, лжеапостола, мнимого Валаама и «Николая». Соответствующие весьма малоубедительные аргументы Собраны у Ренана, «Св. Павел», Париж, 1869, стр. 303–305, 367–370 . Все они сводятся к попытке объяснить эти обращения, исходя из Деяний апостолов и из так называемых посланий Павла, то есть сочинений, которые, во всяком случае в их теперешнем виде, написаны по меньшей мере на 60 лет позднее Откровения; в силу этого содержащиеся в них фактические данные не только крайне сомнительны, но к тому же они полностью противоречат друг другу. Однако решающим является то соображение, что нашему автору не могло прийти в голову давать одной и той же секте пять различных названий, притом два - для одного Эфеса (лжеапостолы и николаиты), для Пергама - тоже два (валаамиты и николаиты), и в каждом случае к тому же вполне отчетливо как двум различным сектам. Не следует, впрочем, отрицать вероятность того, что в состав этих сект входили и такие элементы, которых в настоящее время назвали бы как паулинистские.

В тех двух случаях, где указаны некоторые подробности, обвинение сводится к употреблению в пищу животных, приносимых в жертву идолам, и совершению блуда - два пункта, относительно которых евреи - как древние, так и христиане - вели вечный спор с обращенными в иудейство язычниками. У этих язычников мясо жертвенных животных не только подавалось на праздничных трапезах, на которых отказываться от угощения было неучтиво, да и могло стать опасным, оно продавалось также на общественных рынках, где не всегда можно было разобрать, кошерное оно или нет. Под блудом же евреи понимали не только внебрачные половые связи, но и брак между родственниками, степень родства которых не допускала этого по иудейскому закону, а также брак между иудеями и язычниками; в таком именно смысле обыкновенно истолковывается это слово в гл. XV, 20 и 29 Деяний апостолов. Но у нашего Иоанна есть свой взгляд и на те половые связи, которые разрешены правоверным иудеям. В гл. XIV, 4, он говорит о 144000 пребывающих на небе евреев:

«Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники».

И в самом деле, на небе нашего Иоанна нет ни одной женщины. Он принадлежит, следовательно, к тому нередко встречающемуся и в других произведениях первоначального христианства направлению, которое вообще считало половые связи греховными. И если мы примем еще во внимание, что Рим он называет великой блудницей, с которой творили блуд цари земные, пьянея от вина ее блуда, а их купцы земные разбогатели от ее великого распутства, то мы никак не сможем понимать вышеуказанное слово в том узком, смысле, который хотела бы ему придать теологическая апологетика, чтобы таким способом выискать подтверждение для толкования других мест из Нового завета. Напротив, эти места обращений ясно указывают на явление, общее всем эпохам глубоких потрясений, а именно на то, что наряду со всеми другими преградами расшатываются и традиционные запреты половых связей. И в первые века христианства наряду с аскетизмом, умерщвляющим плоть, довольно часто проявляется тенденция включить в понятие христианской свободы и более или менее неограниченные связи между мужчиной и женщиной. Так же обстояло дело и в современном социалистическом движении. Какой невероятный ужас вызвала в тридцатых годах в тогдашней Германии, этой «благонравной детской» [Из стихотворения Гейне «К успокоению». Ред.] , сен-симонистская «rehabilitation de la chair» [ «реабилитация плоти». Ред.] , которая в немецком переводе превратилась в «восстановление плоти» [ «Wiedereinsetzung des Fleisches»]! И больше всего пришли в ужас именно те господствовавшие тогда благородные сословия (классов у нас в те времена еще не было), которые как в Берлине, так и в своих поместьях и дня не могли прожить, не занимаясь постоянно восстановлением своей плоти! Что если бы эти достопочтенные люди знали еще и Фурье, который предусматривал для плоти и не такие вольности! По мере преодоления утопизма эти экстравагантности уступили место более рациональным и в действительности гораздо более радикальным понятиям; и с тех пор как Германия из «благонравной детской» Гейне развилась в центр социалистического движения, - над лицемерным негодованием благочестивого высшего света стали только посмеиваться.

Таковы все догматы, содержащиеся в обращениях. В остальном это пламенный призыв к сотоварищам ревностно вести пропаганду, смело и гордо провозглашать себя приверженцами своей веры перед лицом противников, неустанно бороться против внешних и внутренних врагов, - и, поскольку речь идет об этом, эти обращения с таким же успехом могли бы быть написаны каким-нибудь пророчески настроенным энтузиастом из Интернационала.

Обращения являются лишь вступлением к основной теме того, что наш Иоанн возвещает семи малоазиатским общинам, а посредством их и остальному реформированному иудейству 69 г., из которого позднее развилось христианство. И здесь-то мы вступаем в святую святых первоначального христианства.

Из каких людей вербовались первые христиане? Преимущественно из «страждущих и обездоленных», принадлежавших к низшим слоям народа, как и положено революционному элементу. А из кого состояли эти последние? В городах они состояли из разорившихся свободных самого различного толка, подобных mean whites [белым беднякам. Ред.] южных рабовладельческих штатов или европейским бродягам и авантюристам в колониальных и китайских портах, затем из вольноотпущенников и особенно рабов; в латифундиях Италии, Сицилии, Африки - из рабов; в сельских местностях провинций из мелких крестьян, все более и более попадавших в долговую кабалу. Для всех этих элементов абсолютно не существовало какого-либо общего пути к освобождению. Для них всех рай был утрачен, лежал позади; для разоряющихся свободных это был прежний полис, одновременно и город и государство, в котором их предки были некогда свободными гражданами; для военнопленных рабов - прежняя свободная жизнь до пленения и порабощения; для мелких крестьян - уничтоженный родовой строй и общность владения землей. Все это смел с лица земли нивелирующий железный кулак римского завоевателя. Самыми крупными общественными группировками, которых достигла античность, были племя и союз родственных племен; у варваров в основе их организации лежали родовые связи, у основавших города греков и италиков - полис, охватывающий одно или несколько родственных племен. Филипп и Александр придали эллинскому полуострову политическое единство, но этим еще не была создана греческая нация. Нации стали возможны только в результате падения римского мирового господства. Это господство раз навсегда положило конец мелким союзам; военное насилие, римское судопроизводство, аппарат для выколачивания налогов совершенно разрушили традиционную внутреннюю организацию. К потере независимости и самобытной организации прибавились насилия, грабеж со стороны военных и гражданских властей, которые сперва отнимали у покоренных их богатства, а затем снова давали им их взаймы под ростовщические проценты, чтобы дать им возможность выплачивать новые поборы. Налоговое бремя и вызванная им потребность в деньгах в местностях, где существовало только натуральное хозяйство или оно было преобладающим, все глубже ввергали крестьян в кабальную зависимость от ростовщиков, порождали крупные имущественные различия, обогащали богатых, доводили до полной нищеты бедных. А всякое сопротивление отдельных мелких племен или городов гигантской римской мировой державе было безнадежно. Где же был выход, где было спасение для порабощенных, угнетенных и впавших в нищету - выход, общий для всех этих различных групп людей с чуждыми или даже противоположными друг другу интересами? И все же найти такой выход было необходимо для того, чтобы все они оказались охваченными единым великим революционным движением.

Такой выход нашелся. Но не в этом мире. При тогдашнем положении вещей выход мог быть лишь в области религии. И тогда открылся иной мир. Продолжение существования души после смерти тела постепенно стало повсеместно общепризнанным в римском мире элементом веры. Точно так же все более и более общепринятой становилась вера в некое воздаяние или кару для умершей души за совершенные на земле поступки. Впрочем с воздаянием дело обстояло довольно неблагонадежно; древнему миру слишком был свойствен стихийный материализм, чтобы не ценить земную жизнь бесконечно выше жизни в царстве теней; у греков загробная жизнь считалась скорее несчастьем. Но вот появилось христианство, оно всерьез приняло воздаяние и кару в потустороннем мире, создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обездоленных из нашей земной юдоли в вечный рай. И в самом деле, только надеждой на воздаяние в потустороннем мире можно было возвести стоико-филоновское самоотречение от мира и аскетизм в один из основных этических принципов новой мировой религии, способной увлечь угнетенные народные массы.

Но этот небесный рай вовсе не открывается для верующих прямо после смерти. Мы увидим, что царство божие, столица которого - новый Иерусалим, завоевывается и раскрывается лишь после ожесточенной борьбы с силами ада. Однако в представлении первых христиан эта борьба ожидалась в близком будущем. Наш Иоанн в самом начале характеризует свою книгу как откровение того, «чему надлежит быть вскоре»; вслед за этим, в стихе 3, он возвещает:

«Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего, ибо время близко»:

Христос повелевает написать общине в Филадельфии: «Се, гряду скоро». А в последней главе ангел говорит, что он указал Иоанну то, «чему надлежит быть вскоре», и повелевает ему:

«Не запечатывай слов пророчества книги сей, ибо, время близко»;

Христос же сам говорит дважды (стих 12 и 20): «Гряду скоро». Дальнейшее изложение нам покажет, как скоро ожидалось это пришествие.

Апокалипсические видения, которые теперь раскрывает перед нами автор, сплошь заимствованы, и большей частью буквально, из более ранних образцов. Они заимствованы частью у классических пророков Ветхого завета, особенно у Иезекииля, частью - из позднейших иудейских апокалипсисов, составленных по образцу Книги Даниила, в особенности из Книги Еноха, тогда уже написанной, по крайней мере частично. Критика детальнейшим образом установила, откуда заимствовал наш Иоанн каждую картину, каждое грозное предзнаменование, каждое бедствие, ниспосланное неверующему человечеству, - словом, весь материал своей книги; так что Иоанн не только обнаруживает полнейшее духовное убожество, но и явно показывает, что он даже в воображении не переживал своих мнимых экстазов и видений так, как он их описывает.

Последовательность этих видений вкратце такова. Сначала Иоанн видит бога, сидящего на престоле с книгой за семью печатями в руке, а перед ним - закланного, но ожившего агнца (Христа), который признается достойным снять печати. При их снятии происходят всевозможные грозные чудесные знамения. При снятии пятой печати Иоанн видит под алтарем бога души христовых мучеников, убиенных за слово божие, и они возглашали громко:

«Доколе, владыка, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?»

После этого им дают белые одежды и уговаривают их подождать еще немного, так как нужно, чтобы было убито еще больше мучеников. - Итак, здесь и речи еще нет о «религии любви», о призыве: «Любите врагов своих, благословляйте ненавидящих вас» и т. д.; здесь проповедуется месть, неприкрытая месть, здоровая, честная месть гонителям христиан. И так во всей книге. Чем ближе надвигается кризис, чем чаще обрушиваются с неба бедствия и кары, тем с большей радостью сообщает наш Иоанн, что огромная масса людей все еще не желает покаяться в своих грехах, что еще новые бичи божьи должны обрушиться на них, что Христос должен пасти их жезлом железным и топтать точило вина ярости и гнева бога вседержителя, но что нечестивцы все же будут упорствовать в сердцах своих. Это - естественное, свободное от всякого ханжества ощущение того, что происходит борьба и что a la guerre comme a la guerre [на войне, как на войне. Ред.] . - При снятии седьмой печати появляются семь ангелов с трубами; каждый раз, как один из них вострубит, свершаются новые страшные знамения. После того как вострубил седьмой, на сцену выходят новые семь ангелов с семью чашами гнева господня, которые изливаются на землю; опять новые бедствия и кары, в основном это большей частью утомительное повторение того, что уже много раз говорилось. Затем появляется жена-Вавилон, великая блудница в багряной одежде, сидящая на водах, упоенная кровью святых и мучеников иисусовых; это - великий город на семи холмах, царствующий над всеми царями земли. Она сидит на звере с семью головами и десятью рогами. Семь голов означают семь холмов, а также и семь «царей». Из этих царей пять пали, один есть, а седьмой еще придет, а после него еще придет один из первых пяти, смертельно раненный, но исцеленный. Последний будет царствовать на земле 42 месяца, или 31/ 2 года (половина священных семи лет), будет преследовать верующих, предавая их смерти, и воцарится безбожие. Но затем последует великая решительная битва; святые и мученики будут отомщены разрушением великой блудницы-Вавилона и всех ее приверженцев, то есть огромной массы людей; дьявол будет низвергнут в преисподнюю и заключен там на тысячу лет, в течение которых воцарится Христос вместе с воскресшими из мертвых мучениками. Но по истечении тысячи лет дьявол снова освободится, и произойдет новое великое сражение духов, в котором он будет окончательно побежден. Затем последует второе воскресение из мертвых, когда и остальные мертвые пробудятся и предстанут перед судилищем бога (заметьте - бога, а не Христа!), и верующие вступят в новые небеса, на новую землю и в новый Иерусалим для вечной жизни.

Поскольку все это построено исключительно на иудейско-дохристианском материале, здесь содержатся почти только чисто иудейские представления. С тех пор как для народа Израиля наступили в этом мире тяжкие времена, начиная с обложения данью ассирийцами и вавилонянами, разрушения обоих царств, Израиля и Иудеи, и вплоть до порабощения Селевкидами, следовательно от Исайи до Даниила, всякий раз во время бедствия предсказывается появление спасителя. У Даниила, XII, 1–3, имеется даже предсказание о сошествии Михаила, ангела-хранителя евреев, который спасет их от великого бедствия; многие воскреснут из мертвых, произойдет своего рода страшный суд, и учителя, наставлявшие народ на праведный путь, будут вечно сиять как звезды. Христианским в Откровении Иоанна является лишь резкое подчеркивание близкого наступления царства Христа и блаженства воскресших верующих, главным образом мучеников.

Объяснением смысла этого предсказания в той мере, в какой оно относится к событиям того времени, мы обязаны немецкой критике, особенно Эвальду, Люкке и Фердинанду Бенари. Благодаря Ренану это объяснение стало доступно также и небогословским кругам. Что великая блудница-Вавилон означает Рим, - город на семи холмах, - это мы уже видели. О звере, на котором она сидит, в гл. XVII, 9-11, сказано следующее:

«семь голов» (зверя) «суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей; из них пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и, когда придет, не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой и из числа семи и пойдет в погибель».

Здесь зверь означает римское мировое владычество, представляемое последовательно семью императорами, из которых один был смертельно ранен и больше не царствует, но исцелился и возвратится, чтобы в качестве восьмого установить царство богохульства и святотатства. Ему будет дано

«вести войну со святыми и победить их, и поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у агнца; всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание зверя на правую руку их, или на дело их, и никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое. Число его 666» (XIII, 7-18).

Мы лишь констатируем, что здесь, таким образом, упоминается бойкот как одно из средств, применявшихся против христиан со стороны римской мировой державы, - следовательно, ясно, что это является изобретением дьявола, - и переходим к вопросу, кто же этот римский император, который уже однажды царствовал, был смертельно ранен и исчез, но вернется как восьмой по порядку и будет играть роль антихриста.

Считая Августа первым по порядку, вторым был Тиберий, третьим - Калигула, четвертым - Клавдий, пятым - Нерон, шестым - Гальба. «Пять пали, один есть». То есть Нерон уже пал, а Гальба существует. Гальба царствовал с 9 июня 68 г. до 15 января 69 года. Но вслед за его восшествием на престол восстали легионы на Рейне под предводительством Вителлия, между тем как в других провинциях военные бунты подготовлялись другими полководцами. В самом Риме подняли мятеж преторианцы, убили Гальбу и провозгласили императором Отона.

Отсюда следует, что наше Откровение было написано в царствование Гальбы. Вероятно, в конце его правления или же, самое позднее, во время трехмесячного (до 15 апреля 69 г.) царствования Отона - «седьмого». Но кто же восьмой, который был и которого нет? Это раскрывает нам число 666.

У семитов - халдеев и иудеев - было в то время в ходу магическое искусство, которое основывалось на двояком значении букв. Приблизительно за 300 лет до нашей эры древнееврейские буквы стали употребляться также в качестве чисел: a = l; b = 2; g = 3; d = 4 и так далее. Прорицатели, предсказывавшие с помощью каббалы, подсчитывали сумму цифровых значений букв какого-либо имени и таким путем пытались пророчествовать; например, составляя слова или словосочетания с тем же цифровым значением, они делали для носителя этого имени выводы, касающиеся его будущего. Тем же языком чисел выражались также тайные слова и тому подобное. Это искусство называли греческим словом gematriah, геометрия. Халдеи, занимавшиеся этим по профессии и названные Тацитом mathematici, были при Клавдии, а позже при Вителлии изгнаны из Рима, вероятно, за «грубые бесчинства».

Именно посредством такой математики возникло также и наше число 666. За ним скрывается имя одного из первых пяти римских императоров. Но Ириней в конце второго столетия знал кроме числа 666 еще вариант - 616, появившийся во всяком случае в то время, когда многим была еще известна загадка этого числа . Если искомое решение подойдет одинаково к обоим этим числам, то оно тем самым будет проверено.

Это решение было дано Фердинандом Бенари в Берлине. Имя это - Нерон. Число основано на….. Нерон кесарь, то есть на подтверждаемом талмудом и пальмирскими надписями древнееврейском начертании греческих слов Neron Kaisar, император Нерон, - слов, которые в виде надписи значились на нероновских монетах, чеканившихся в восточной половине империи. Именно: н(нун) = 50; р(реш) = 200; в(вав) как о = 6; н(нун) = 50; к(коф) =100; с(самех) = 60; и р(реш) = 200; в итоге = 666. Если же мы примем за основу латинское начертание Nero Caesar, то отпадает второе нун - 50, и мы получаем 666-50 = 616, то есть вариант Иринея.

Действительно, во времена Гальбы всю Римскую империю охватила внезапная смута. Сам Гальба во главе испанских и галльских легионов двинулся на Рим, чтобы свергнуть Нерона; последний бежал и приказал одному вольноотпущеннику, чтобы он его убил. Но против Гальбы были в заговоре не только преторианцы в Риме, но и военачальники в провинциях; повсюду объявлялись новые претенденты на престол, готовившиеся идти со своими легионами на столицу. Империя, казалось, была отдана во власть междоусобной войны, ее распад казался близким. Ко всему этому распространился слух, особенно на Востоке, что Нерон не убит, а только ранен, что он бежал к парфянам и вернется из-за Евфрата с войсками, чтобы начать новое, еще более кровавое и страшное правление. Ахайя и Азия были особенно напуганы этими известиями. И как раз около того времени, когда было, по-видимому, написано Откровение, появился лже-Нерон, который с довольно многочисленными приверженцами обосновался вблизи Патмоса и Малой Азии, на острове Китносе в Эгейском море (на нынешней Термии), пока - еще при Отоне - он не был убит. Можно ли удивляться тому, что среди христиан, на которых Нерон предпринял первое серьезное гонение, распространилось мнение, что он вернется как антихрист и что его возвращение и неизбежно связанная с этим еще более настойчивая попытка кровавого истребления новой секты явятся предзнаменованием и прологом второго пришествия Христа, великой победоносной битвы с силами ада, «скорого» установления тысячелетнего царства, уверенность в наступлении которого позволяла мученикам с радостью идти на смерть?

Христианская и находившаяся под влиянием христианства литература первых двух столетий дает достаточно указаний на то, что тайна числа 666 была тогда известна многим. Ириней, правда, этой тайны уже не знал, но он, как и многие другие люди, жившие вплоть до конца третьего столетия, знал, что под апокалипсическим зверем подразумевается возвращающийся Нерон. Затем теряется и этот след, и рассматриваемое нами сочинение подвергается фантастическим, толкованиям правоверных прорицателей будущего; в детстве я сам знал еще стариков, ожидавших вслед за старым Иоганном Альбрехтом Бенгелем наступления конца света и страшного суда в 1836 году. Это пророчество сбылось, и именно в тот год. Но только страшный суд свершился не над греховным миром, а над самими благочестивыми толкователями Откровения. Ибо именно в 1836 г. Ф. Бенари дал ключ к числу 666 и тем положил страшный конец всяким пророческим манипуляциям с числами, этой новой gematriah.

Относительно царства небесного, которое ожидает верующих, наш Иоанн может дать лишь самое поверхностное описание. Новый Иерусалим довольно велик, по крайней мере по понятиям того времени; он образует квадрат, каждая сторона которого равна 12 тысячам стадий = 2227 км, следовательно, площадью почти в 5 миллионов квадратных километров, больше половины Соединенных Штатов Америки; построен он из чистого золота и драгоценных камней. Там обитает бог среди верных ему, он светит им вместо солнца, и там нет больше ни смерти, ни скорби, ни страданий; поток животворной воды протекает через город, и по берегам его растут древа жизни, приносящие двенадцать раз плоды, которые созревают каждый месяц; листья же «служат для исцеления язычников» (по мнению Ренана, это - вид лечебного чая. «Антихрист», стр. 542) . Святые живут здесь вечно.

Так выглядело, насколько мы это знаем, христианство в Малой Азии, в своей главной резиденции, около 68 года. Нет и следа святой троицы - напротив, старый единый и неделимый Иегова позднего иудейства, когда он из иудейского национального божества превратился в единого высочайшего бога неба и земли, который претендует на господство над всеми народами, сулит милость обращенным и безжалостно сокрушает непокорных, верный античному правилу: parcere subjectis ас debellare superbos [щадить покорившихся и укрощать надменных. Ред. ]. В соответствии с этим в день страшного суда в качестве судьи восседает сам этот бог, а не Христос, как изображается в позднейших евангелиях и посланиях. Согласно персидскому учению об эманации, усвоенному поздним иудейством, Христос-агнец изначала происходит от бога, а равным образом происходят - хотя они и рангом ниже - и «семь духов божиих», обязанных своим существованием неправильному пониманию одного поэтического места у Исайи (XI, 2). Все они - не бог и не равные богу, а подчинены ему. Агнец сам приносит себя в искупительную жертву за грехи мира и за это получает на небе определенное повышение в ранге, ибо это его добровольное самопожертвование расценивается на протяжении всей книги как исключительный подвиг, а не как нечто, с необходимостью вытекающее из самой его внутренней сущности. Само собой разумеется, что нет недостатка и в целом небесном придворном штате архангелов, херувимов, ангелов и святых. Чтобы стать религией, монотеизм с давних времен должен был делать уступки политеизму, начиная уже с Зенд-Авесты . У евреев хронически происходило возвращение к языческим чувственным богам до тех пор, пока создание - после изгнания - небесного придворного штата, по персидскому образцу, несколько больше приспособило религию к народной фантазии. И христианство само, даже после того, как оно заменило вечно равного себе застывшего иудейского бога внутренне расчлененным, таинственным триединым божеством, могло вытеснить у народных масс культ старых богов только посредством культа святых; так, по словам Фаллме-райера, культ Юпитера совершенно исчез на Пелопоннесе, в Майне, в Аркадии лишь около IX века («История полуострова Мореи», ч. I, стр. 227). Лишь современная буржуазная эпоха с ее протестантизмом снова устраняет святых и принимает, наконец, всерьез монотеизм с расчлененным богом.

Столь же мало известно разбираемому нами сочинению учение о первородном грехе и об очищении верой. Вера этих воинствующих первых общин совсем не похожа на веру позднейшей торжествующей церкви; наряду с искупительной жертвой агнца ее важнейшим содержанием являются близкое второе пришествие Христа и грядущее в скором времени тысячелетнее царство, и вера эта утверждается лишь деятельной пропагандой, неустанной борьбой с внешним и внутренним врагом, горделивым провозглашением своей революционной точки зрения пред лицом языческих судей, готовностью умереть мученической смертью во имя грядущей победы.

Мы видели, что автор совсем еще не знает, что он - нечто иное, чем иудей. В соответствии с этим во всей книге нет нигде ни слова о крещении, да и многое другое убеждает нас в том, что крещение является институтом второго периода христианства. 144 тысячи верующих евреев подвергаются «запечатлению», а не крещению. О святых на небе и о верующих на земле говорится, что они смыли с себя грехи и омыли свои белые одежды и убелили их кровью агнца, о купельной воде нет и речи. Оба пророка, предшествующие появлению антихриста (гл. XI), тоже никого не подвергают крещению, и, согласно гл. XIX, 10, свидетельство Иисуса - не крещение, а дух пророчества. Во всех этих случаях было бы естественно упомянуть о крещении, если бы оно тогда уже имело значение; поэтому мы можем почти с абсолютной уверенностью заключить, что наш автор не знал крещения, что оно появилось лишь тогда, когда христиане окончательно отделились от иудеев.

Столь же мало знает автор о втором, более позднем таинстве - причащении. Если в лютеранском тексте Христос обещает каждому твердому в вере тиатирцу прийти к нему и причаститься с ним, то это лишь вводит в заблуждение. В греческом тексте стоит deipneso - я отужинаю (с ним), и английская библия совершенно верно передает это словами: I shall sup with him. О причащении даже как о простой поминальной трапезе здесь абсолютно нет речи.

В том, что наша книга с ее столь своеобразно установленной датой - 68 или 69 г. - является самой древней из всей христианской литературы, не может быть сомнения. Нет ни одной другой книги, которая была бы написана таким варварским языком, кишащим гебраизмами, невероятными конструкциями и грамматическими ошибками. Так, в гл. I, 4, сказано дословно следующее:

«Благодать вам и мир от сущий и бывший и будущий».

То, что евангелия и Деяния апостолов представляют собой поздние переработки утерянных теперь сочинений, зыбкую историческую основу которых в настоящее время уже невозможно распознать под легендарными наслоениями; что даже так называемые «подлинные» послания апостолов являются, согласно Бруно Бауэру, либо более поздними сочинениями [Во французском авторизованном переводе, опубликованном в журнале «Le Devenir social», начало этого предложения дано в следующей редакции: «что даже три-четыре послания апостолов, все еще признававшихся подлинными Тюбингенской школой, являются, как показал своим глубоким анализом Бруно Бауэр, не более как поздними сочинениями»; далее, как в немецком тексте. Ред.] , либо в лучшем случае обработками, посредством вставок и добавлений, старых произведений неизвестных авторов, - это в настоящее время отрицают лишь профессиональные теологи или другие пристрастные историки. Тем важнее то обстоятельство, что здесь мы имеем книгу, время написания которой установлено с точностью до нескольких месяцев, - книгу, рисующую нам христианство в его неразвитой форме, в форме, в которой оно примерно так же относится к государственной религии четвертого века, с ее разработанной догматикой и мифологией, как еще неустойчивая мифология германцев времен Тацита относится к развившимся под влиянием христианских и античных элементов мифам о богах, изложенным в «Эдде» . Зародыш мировой религии здесь имеется, но этот зародыш еще в одинаковой степени заключает в себе тысячу возможностей развития, которые нашли свое осуществление в бесчисленных позднейших сектах. И этот древнейший памятник периода становления христианства особенно важен для нас именно потому, что он дает нам в чистом виде то, что иудейство - под сильным александрийским влиянием - внесло в христианство. Все позднейшее является западной, греко-римской примесью. Только при посредстве монотеистической иудейской религии просвещенный монотеизм позднейшей греческой вульгарной философии мог принять ту религиозную форму, в которой он только и был в состоянии увлечь массы. Но и найдя такое посредствующее звено, монотеизм мог стать мировой религией лишь в греко-римском мире, путем дальнейшего развития выработанного этим миром круга идей и слияния с ним.

Примечания:

Национал-либералы - партия немецкой, в первую очередь прусской буржуазии, образовавшаяся осенью 1866 г. в результате раскола буржуазной партии прогрессистов. Национал-либералы отказались от притязаний буржуазии на политическое господство ради удовлетворения экономических интересов этого класса и ставили своей основной целью объединение немецких государств под главенством Пруссии; их политика отражала капитуляцию немецкой либеральной буржуазии перед Бисмарком. После объединения Германии национал-либеральная партия окончательно сложилась как партия крупной буржуазии, в первую очередь промышленных магнатов. Внутренняя политика национал-либералов приобретала все более верноподданнический характер, и при этом национал-либералы фактически отказались от выдвинутых ими ранее либеральных требований.

Центр - политическая партия немецких католиков, образовавшаяся в 1870–1871 гг. в результате объединения католических фракций прусского ландтага и германского рейхстага (места депутатов этих фракций находились в центре залов заседаний). Партия центра занимала, как правило, промежуточную позицию, лавируя между партиями, поддерживающими правительство, и левыми оппозиционными фракциями рейхстага. Она объединяла под знаменем католицизма различные по социальному положению слои католического духовенства, помещиков, буржуазии, части крестьянства преимущественно мелких и средних государств Западной и Юго-Западной Германии, поддерживала их сепаратистские и антипрусские тенденции. Центр находился в оппозиции к правительству Бисмарка, в то же время голосовал за его мероприятия против рабочего и социалистического движения. Подробную характеристику центра Энгельс дал в работе «Роль насилия в истории» (см. настоящее издание, т. 21, стр. 478–479), а также в статье «Что же дальше?» (см. настоящий том, стр. 8–9).

Консерваторы - партия прусского юнкерства, военщины, верхушки бюрократии и лютеранского духовенства. Вела свое происхождение от крайней правой монархической фракции в прусском Национальном собрании 1848 года. Политика консерваторов, направленная на сохранение пережитков феодализма и реакционного политического строя в стране, была проникнута духом воинствующего шовинизма и милитаризма. После создания Северогерманского союза и в первые годы после образования Германской империи они составляли оппозицию правительству Бисмарка справа, опасаясь, что его политика приведет к «растворению» Пруссии в Германии. Однако уже с 1866 г. от этой партии отделилась так называемая партия «свободных консерваторов» (или «имперская партия»), выражавшая интересы крупных аграриев и части промышленных магнатов и ставшая на позицию безоговорочной поддержки Бисмарка.

Перечисленные конгрессы Священного союза происходили в Ахене в 1818 г., в Троппау (Опава) в 1820 г., в Лайбахе (Любляна) в 1821 г. и в Вероне в 1822 году. Решения всех этих конгрессов были направлены на подавление буржуазных революций и национально-освободительных движений в европейских странах.

По-видимому, Энгельс цитирует «Recueil des documents relatifs a la Russie pour la plupart secrets et inedits utiles a consulter dans la crise actuelle». Paris, 1854, p. 52–53 («Собрание документов о России, большей частью секретных и неопубликованных, с которыми полезно ознакомиться в связи с современным кризисом». Париж, 1854, стр. 52–53).

Битва при Наварине (современный Пилос - город и порт в Греции) произошла 20 октября 1827 г. между турецко-египетским флотом и соединенными английской, французской и русской эскадрами под командованием английского адмирала Э. Кодрингтона, направленными европейскими державами в греческие воды с целью вооруженного посредничества в войне между Турцией и греческими повстанцами. Сражение, начавшееся после отказа турецкого командования прекратить расправу с греческим населением, привело к полному разгрому турецко-египетского флота и ускорило начало успешной для России русско-турецкой войны 1828–1829 годов.

Moltke. «Der russisch-turkische Feldzug in der europaischen Turkei 1828 und 1829». Berlin, 1845, S. 390 (Мольтке. «Русско-турецкая кампания в европейской Турции в 1828 и 1829 годах». Берлин, 1845, стр. 390).

Работа Энгельса «К истории первоначального христианства» принадлежит к числу основополагающих произведений научного атеизма. Она явилась результатом многолетнего исследования Энгельсом проблем возникновения и сущности христианства, интерес к которым он, по его собственным словам, проявлял еще с 1841 года. Частично взгляды Энгельса на эти вопросы были изложены им в статьях: «Бруно Бауэр и первоначальное христианство» (см. настоящее издание, т. 19, стр. 306–314) и «Книга откровения» (см. т. 21, стр. 7-13).

Написанная для журнала «Neue Zeit» и опубликованная в нем в №№ 1 и 2 за 1894 г. эта работа при жизни Энгельса была напечатана также на французском языке в журнале «Devenir social» в «№№ 1 и 2, апрель и май 1895 г., в переводе дочери Маркса Лауры Лафарг. На русском языке работа Энгельса была впервые опубликована в 1906 году.«Le Devenir social» («Социальное развитие») - французский ежемесячный социалистический журнал; выходил в Париже с 1895 по 1898 год.

A. Menger. «Das Recht auf den vollen Arbeitsertrag in geschichtlicher Darstellung». Stuttgart, 1886, S. 108. Критику этой книги см. в работе «Юридический социализм» (настоящее издание, т, 21, стр. 495–516).

Энгельс имеет в виду национально-освободительное восстание нубийцев, арабов и других народностей Судана во главе с мусульманским проповедником Мухаммедом-Ахмедом, называвшим себя «махди», то есть «спасителем». Восстание началось в 1881 г. и достигло особых успехов в 1883–1884 гг., когда от войск английских колонизаторов, проникновение которых в Судан происходило с 70-х годов, была освобождена почти вся территория страны. В ходе восстания образовалось самостоятельное централизованное махдистское государство. Лишь к 1899 г. войска английских колонизаторов, используя внутреннее ослабление этого государства в результате непрекращающихся войн и межплеменной розни, а также опираясь на подавляющее превосходство в вооружении, завоевали Судан.

Табориты - революционно-демократическое крыло в гуситском национально-освободительном и реформационном движении в Чехии (первая половина XV в.), направленном против немецких феодалов и католической церкви; свое название получили от города Табор, основанного в 1420 г. и являвшегося их политическим центром. В своих требованиях табориты отражали стремление крестьянских масс и городских низов к ликвидации всего феодального строя. Среди таборитов получили распространение облеченные в религиозную форму призывы к установлению имущественного равенства и предпринимались попытки ввести в область потребления начала уравнительного коммунизма. Создав свою военную организацию, табориты составили ядро гуситской армии, отразившей пять крестовых походов, которые были организованы против Чехии папой и германским императором. Только предательство чешских дворянско-бюргерских элементов, неоднократно выступавших против таборитов и заключивших против них компромисс с чужеземными силами феодальной реакции, привело к поражению таборитов в 1437 г., а вместе с этим и к подавлению гуситского движения.

Е. Renan. «Histoire des origines du christianisme». Vol. 1–8, Paris, 1863–1883 (Э. Ренан. «История происхождения христианства». Тт. 1–8, Париж, 1863–1883).

Текст приводимых Энгельсом выдержек из сатиры Лукиана «О кончине Перегрина» соответствует немецкому переводу этого произведения А. Паули [см. «Lucian"s Werke». Bd. 13, Stuttgart, 1831, S. 1618–1620 и 1622. («Сочинения Лукиана». Т. 13, Штутгарт, 1831, стр. 1618–1620 и 1622)].

Лукиан. «О кончине Перегрина», главы 11–14 и 16.

Энгельс имеет в виду общины тайной организации немецких рабочих и ремесленников Союза справедливых, основанные Вильгельмом Вейтлингом в начале 40-х годов XIX века. Освещена история Союза справедливых в работе Энгельса «К истории Союза коммунистов» (см. настоящее издание, т. 21, стр. 214–232).

G. Kuhlmann. «Die Neue Welt oder das Reich des Geistes auf Erden. Verkьndigung». Genf, 1845, S. VIII и IX.

«Пророчества» Кульмана разоблачены Марксом и Энгельсом в их работе «Немецкая идеология» (см. настоящее издание, т. 3, стр. 535–544).

«Свободные общины» - общины, выделившиеся из официальной протестантской церкви в 1846 г. под влиянием движения «Друзей света» - религиозного течения, направленного против господствовавшего в протестантской церкви пиетизма, который отличался крайним мистицизмом и ханжеством. В 40-е годы XIX в. эта религиозная оппозиция была одной из форм проявления недовольства немецкой буржуазии реакционными порядками в Германии.

Тюбингенская теологическая школа - школа исследователей и критиков библии, основанная в первой половине XIX века. Приверженцы этой школы критиковали противоречия и исторические несообразности книг Нового завета, но стремились сохранить некоторые положения библии как якобы исторически достоверные. Однако помимо своей воли эти исследователи содействовали подрыву авторитета библии.

Критика Нового завета содержится в следующих работах Б. Бауэра: «Kritik der evangelischen Geschichte des Johannes». Bremen, 1840 («Критика евангельской истории Иоанна». Бремен, 1840) и «Kritik der evangelischen Geschichte der Synoptiker», Bd. I–II, Leipzig, 1841 («Критика евангельской истории синоптиков». Тт. I–II, Лейпциг, 1841); третий том этой книги под заглавием «Kritik der evangelischen Geschichte der Synoptiker und des Johannes» («Критика евангельской истории синоптиков и Иоанна») вышел в Брауншвейге в 1842 году. Синоптиками в литературе по истории религии называют составителей трех первых евангелий - «от Матфея», «от Марка» и «от Луки».

Стоическая философия возникла в Древней Греции в конце IV в. до н. э. и просуществовала до VI в. н. э.; представители этой философии колебались между материализмом и идеализмом. В эпоху Римской империи философия стоиков превратилась в реакционное религиозно-идеалистическое учение. Проявляя особый интерес к моральным проблемам, стоики трактовали их в духе мистицизма и фатализма; они отстаивали внетелесное существование души, культ покорности человека судьбе, непротивление злу, самоотречение и аскетизм и т. п.; учение стоиков оказало значительное влияние на формирование христианской религии.

Имеется в виду сочинение Коммодиана «Carmen apologeticum adversus Judaeos et gentes» («Апологетическая песнь против иудеев и язычников»).

Каббала (древнееврейское слово, означающее традицию, предание) - мистическое, связанное с магией, толкование старинных «священных» текстов посредством приписывания отдельным словам и числам особого символического значения; было распространено среди последователей иудаизма, откуда перешло в христианство и ислам.

Гностики - последователи гностицизма, религиозно-философского учения, возникшего в I–II вв. н. э. на почве объединения некоторых элементов христианства, иудаизма, языческих религий и идеалистической греко-римской философии. В основе гностицизма лежало мистическое учение о «гносисе» (древнегреческое слово, означающее «знание») - познании путем откровения божественного первоначала мира. Для гностиков были характерны подчеркивание греховности материи, проповедь аскетизма, отрицание святости Ветхого завета и двойственной, «богочеловеческой» природы мифического основателя христианства Иисуса Христа. Ортодоксальные христианские круги, объявившие гностицизм ересью, вели против гностиков ожесточенную борьбу и уничтожили почти все их сочинения.

Тацит. «Анналы», кн. 12, гл. 52 и «Истории», кн. 2, гл. 62.

Сивиллины книги - собрание прорицаний, приписывавшихся одной из странствующих «прорицательниц» древности (Сивилле Кумской); играли большую роль в религиозной жизни Древнего Рима.

Никейский собор - первый так называемый вселенский собор епископов христианской церкви Римской империи, созванный в 325 г. императором Константином I в г. Никее в Малой Азии. На Никейском соборе был принят обязательный для всех христиан символ веры (основные положения вероучения ортодоксальной христианской церкви), непризнание которого каралось как государственное преступление. В решениях собора нашли отражение тесный союз церкви и государства и превращение христианства в государственную религию Римской империи.

Е. Renan. «Saint Paul». Paris, 1869. Книга составляет третий том работы Ренана о происхождении христианства (см. примечание .

Ириней. «Пять книг против ересей», кн. V, гл. 28–30.

Е. Renan. «L"Antechrist». Paris, 1873. Книга составляет четвертый том работы Ренана о происхождении христианства (см. примечание .

Зенд-Авеста - принятое в XVIII–XIX вв. неправильное название Авесты - священной книги религии зороастризма, распространенной в Древней Персии, Азербайджане и Средней Азии. В основе зороастризма лежала дуалистическая идея борьбы в мире добра и зла. Авеста составлялась, предположительно, с IX в. до н. э. вплоть до III–IV вв. н. э.

Имеется в виду так называемое «вавилонское изгнание» (или «вавилонское пленение») древних евреев в VI в. до н. э. - насильственное переселение знати, чиновников, торговцев и ремесленников в Вавилон после взятия Иерусалима в 597 г. до н. э. и окончательного разгрома Иудейского царства вавилонским царем Навуходоносором в 586 г. до н. э. В 30-х годах VI в. до н. э. персидский царь Кир, завоевавший Вавилонское царство, разрешил большинству пленных евреев вернуться на родину.

J. Ph. Fallmerayer. «Geschichte der Halbinsel Morea wahrend des Mittelalters». Stuttgart und Tubingen; Erster Theil - 1830. Zweiter Theil - 1836 (Я. Ф. Фаллмерайер. «История полу острова Мореи в средние века». Штутгарт и Тюбинген; часть первая - 1830, часть вторая - 1836).

Эдда - собрание мифологических и героических сказаний и песен скандинавских народов; сохранилось в виде рукописи XIII в., открытой в 1643 г. исландским епископом Свейнсоном (так называемая «Старшая Эдда»), и в виде трактата о поэзии скальдов, составленного в начале XIII в. поэтом и летописцем Снорри Стурлусоном («Младшая Эдда»). Песни «Эдды» о языческих богах и героях отразили состояние скандинавского общества в период разложения родового строя и переселения народов. В них встречаются образы и сюжеты из народного творчества древних германцев.

История не подтверждает наличие у христиан I – III веков храмов, напоминающих места богослужения верующих современных исторических церквей. Хотя, если бы того требовали Иисус и апостолы, верные их последователи вполне могли возводить или хотя бы делать попытки строить христианские храмы в затишьях между гонениями, ведь далеко не все общины были бедными, так как среди верующих были знатные люди, обладающие деньгами и властью (см. Мф. 27:57 , Ин. 19:39 , Деян. 6:7 , Деян. 17:12 , Деян. 18:8). Однако, христиане строили молитвенные дома либо проводили собрания в больших частных домовладениях.

Данный факт не оспаривают и некоторые авторитетные богословы популярных конфессий. Вот что по поводу мест собрания первых христаин пишет доктор богословия, профессор Московской Духовной Академии А. П. Голубцов (1860–1911 г.), специалист по церковной археологии и литургике в своем труде «Из чтений по церковной археологии и литургике» (гл. «Места молитвенных собраний христиан I–III веков»):

«Первыми христианскими церквами, выражаясь неточно и предположительно, были столовые залы частных домов . Избирая эти, а не другие помещения для своих богослужебных собраний , христиане, без сомнения, делали в них и некоторые приноровления, сообразно с потребностями своего богослужения. … Можно лишь предполагать с большой, однако, вероятностью, что приспособления эти состояли в приготовлении стола для совершения Евхаристии, возвышения для чтеца, мест для священнодействующих и молящихся... Обычай верующих первых веков собираться на молитву и богослужение в наиболее поместительных и удобных домах своих сочленов, … не был , впрочем, явлением только вынужденным , а потому и не прекратился с веком апостольским и послеапостольским.

Название христианских церквей молитвенным домом или просто домом не всегда указывает на домовые помещения для богослужебных собраний, но весьма часто прилагается к церквам, как открытым зданиям ».

Это подтверждают исторические документы. Отец церковной истории Евсевий Памфил (263-340 гг.) в 8 томе (п. 2) Церковной истории, рассказывая о гонениях на христиан императора Диоклитиана в 303, 304 годах, писал:

«Своими глазами видели мы, как молитвенные дома рушили от верха и до самого основания, а Божественные святые книги посередине площади предавали огню».

Апологет Тертуллиан (прибл. 160 – 230 гг.) в сочинении против Валентиниан (гл. III) говорил о простоте зданий христианских церквей (где голубя, он символически ассоциирует с Христом, противопоставляя его змию искусителю):

«Дом нашего голубя прост , всегда на возвышенном и открытом месте и обращен к свету: образ св. Духа любит восходящий образ Христа».

Во II книге «Апостольских постановлений» (гл. 57), датируемых концом IV века , излагающих учение «Дидаскалии» («Наставления апостольского» первой половины III века ), описаны здание христианской церкви того времени и служение в нем:

«А ты, епископ … Когда же соберешь Церковь Божию, то, как бы кормчий великого корабля, со всем знанием приказывай составлять собрания, повелевая диаконам, как бы матросам, чтобы назначали места братьям, как бы пловцам, со всем тщанием и степенностью. Прежде всего, здание да будет продолговато, обращено на восток, с притворами по обеим сторонам к востоку, подобное кораблю (вход иудейского храма был обращен на восток, см. Иез. 47:1 , Исх. 36:2 7, а вход современных православных храмов и притвор располагаются на западной стороне строения. – Прим. авт.) . В средине да будет поставлен престол епископа, а по обеим сторонам его пусть сидит пресвитерство и стоят проворные и легко одетые диаконы, ибо они уподобляются матросам и надсмотрщикам над гребцами по бокам корабля; а по их распоряжению в другой части здания пусть сядет народ со всем безмолвием и благочинием, а женщины - отдельно, и они пусть сядут, соблюдая молчание (в иудейской синагоге мужчины также сидели, и до сих пор сидят, отдельно от женщин. – Прим. авт.) .

В середине же чтец, став на некотором возвышении, пусть читает книги Моисеевы и Исуса Навина, книги Судей и Царств, книги Паралипоменон и книги о возвращении; сверх сего - книги Иова и Соломона и книги пророков.

Когда совершатся два чтения, другой кто-либо пусть поет песни Давыдовы, а народ пусть подпевает последние слова стихов. После этого диакон или пресвитер пусть читает Евангелие…

После же молитвы, одни из диаконов пусть занимаются приношением евхаристическим».

Как мы видим, здание раннехристианской церкви и богослужение в нем не слишком похожи на современные православный и католический храмы и применяемые в них богослуженые уставы.

Согласно археологическим и историческим данным первые христианские храмы как отдельные культовые здания начали появляться с IV века, когда церковь перешла под защиту государственной власти. В связи со стремительным увеличением числа верующих, служители, к сожалению, не пошли по пути увеличения количества или размера молитвенных домов, а принялись строить величественные храмы, которые сочли более достойными для государственной религии, тем более что это было поддержано государственными ассигнованиями. Свои храмы церковь зачастую возводила на месте языческих, или просто перестраивала их. Поэтому отчасти понятно, откуда взялось такое стремление к монументальности: христианская религия, став государственной, сочла невозможным иметь религиозные строения, уступающие в великолепии сносимым языческим храмам, которые обладали красотой и величием.

В первых храмах, как и в существовавших до IV века христианских молитвенных домах, не было иконостаса и алтаря, но имелись кафедры (возвышения) для проповеди, баптистерии (бассейны) для крещения и комнаты для принятия Вечери.

Литургия, иные ритуальные богослужебные действия и обряды начали входить в церковь постепенно. Сегодня многие православные христиане введены в заблуждение тем, что одна из литургий носит имя апостола Иакова. Они уверены, что Иаков - брат Иисуса Христа - был автором этой литургии. На самом деле официальное православие никогда так не утверждало. Из самого названия следует, что данная литургия носит имя апостола. А ее авторство Иакову приписывает лишь церковное предание. Вот что о литургиях и в частности о литургии Иакова можно прочитать на сайте православной церкви «Православие.ру» (www.pravoslavie.ru) в новостной информации от 31.01.2006 г. «Впервые совершена литургия апостола Иакова в скиту Ново-Тихвинского монастыря» и на официальном портале Томской Епархии (www.petripavel.tomsk.ru) в материале «Литургия святого апостола Иакова»:

«В первые годы христианства литургия совершалась не по устоявшемуся образцу , а была плодом молитвенного горения предстоятеля… Постепенно обретенный опыт – последование молитв и священных действий – закреплялся и складывался в устойчивый чин богослужения. Таким образом сложились чинопоследования литургий, носящих имена апостолов: например, литургия апостола Иакова, апостола Марка, антиохийская литургия 12-ти апостолов и другие».

А вот что о вхождении в церковь богослужения по строго регламентированному уставу пишет протоиерей православной церкви Александр Борисов (1939 г.) кандидат богословия, президент Российского библейского общества в своей книге «Побелевшие нивы» (гл. 3):

«В начале любого семинарского пособия по литургике можно прочесть, что в самые первые века существования христианства не было единого богослужебного устава. Были библейские псалмы, раннехристианские гимны, были молитвословия или песнопения, слагаемые самими верующими или пресвитерами и епископами раннехристианских общин. Позже, особенно со времен Константина Великого (IV в.), с целью упорядочения богослужения (точнее, его единообразия), в крупных религиозных центрах - Константинополе, Иерусалиме, в монастырях - стали вводиться богослужебные уставы, или типиконы. Типикон, называемый Иерусалимским, появился в VI в. … Всевозможные дополнения вносились в Типикон вплоть до XI в. В России ныне действующий Иерусалимский устав (Типикон) был введен в начале XV в.».

В церкви первых веков, не только не было общеобязательных литургий, но и вообще не было богослужений, напоминающих те, которые проходят в современных храмах. Раннехристианские источники не подтверждают факт проведения в церкви первых трех веков какого-либо сложного ежедневного служения и тем более круглосуточного. Верующие периодически собирались вместе, лишь придерживаясь установленного ими самими общего плана проведения собраний. Вот как описывает еженедельные собрания христиан своей поместной церкви апологет Иустин Мученик (прибл. 100 – 165 гг.) в труде «Первая Апология» (п. 67):

«В так называемый день солнца (ныне воскресенье. - Прим. авт.) бывает у нас собрание …; и читаются, сколько позволяет время , сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать там прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Когда же окончим молитву, тогда … приносится хлеб, и вино, и вода; и предстоятель также воссылает молитвы и благодарения, сколько он может . Народ выражает свое согласие словом – аминь, и бывает раздаяние каждому и приобщение даров (раздаются хлеб и вино. - Прим. авт.) , над коими совершено благодарение, а к небывшим они посылаются через диаконов».

Тот факт, что христианские общины в первые три века н.э. собрания проводили по установленному ими порядку, не является подтверждением того, что Бог разрешил, и тем более повелел, вводить в новозаветную церковь ритуалы и церемонии. Безусловно, Творец не приемлет беспорядка, «потому что Бог не есть Бог неустройства» (1 Кор. 14:33). Однако не нужно путать порядок в собрании при богослужении, который, конечно, угоден Создателю, с многочисленными сложными длительными церемониями и обрядами, которыми постепенно начало «обрастать» христианство.